Главным персонажем произведения является молодой человек по имени Колен. Он красив собой, да к тому же очень богат. У Колена есть свой повар Николя, большой дом. Молодой человек не работает. Колен ожидает прихода своего друга Шика, который служит инженером. Шик не настолько богат, как Колен, поэтому постоянно работает.

Дом главного героя напичкан всякой необычной техникой. Приборы самостоятельно выполняют операции по дому. Еще у него живет маленькая мышка, ее очень любят и всегда заботятся. Мышка считается полноправным членом семьи. В жилище Колена всегда светло и радостно.

За обедом становится ясно, что Ализа, новая возлюбленная Шика, приходится родственницей Николя. Девушка, как и Шик, очень увлечена работами Жана-Соля Партра, она тоже коллекционирует все его статьи.

Однажды, Колен и Шик были приглашены на прием к Исиде, общей знакомой. Девушка устраивала вечеринку в честь дня рождения своего пса. Колену тоже хотелось обрести вторую половинку, молодой человек надеялся, что на этом приеме ему обязательно повезет. Так и случилось, он познакомился с прелестной девушкой по имени Хлоя. Молодые люди понравились друг другу, и очень скоро решили связать себя узами брака.

Ализа находится в унынии, ей кажется, что родители не позволят выйти замуж за нищего Шика. На выручку приходит Колен, он дает другу достаточно денег, чтобы тот смог сделать предложение Ализе.

Вскоре состоялась свадьба Колена. Торжество стоило больших денег. После праздника, молодожены и повар Николя, выполняющий роль водителя, уезжают на юг. В поездке, находясь в гостинице, Николя выводит Колена из себя. Мужчина кидает в водителя ботинок, и разбивает окно. Из-за сквозняка Хлоя простудилась. Мужчины окружают девушку усиленной заботой, но ей не становится легче.

В то же время Шик со своей возлюбленной ходят на выставки своего кумира Партра. Им приходится идти на разные ухищрения чтобы попасть туда. Колен и компания приезжают домой. Зайдя в комнаты, они понимают, что прежнее, наполненное радостью жилье стало грустным и унылым. Мышка покалечилась. Колен, глядя в свой сейф, понимает, что денег осталось совсем немного.

По приезду домой, Хлоя почувствовала себя лучше. Ей захотелось развлечений. Друзья постарались ее развеселить, но на катке девушке становится плохо и она теряет сознание. Хлоя чувствует боль в груди. При осмотре доктором, они узнают диагноз. У девушки растет в груди водяная лилия. Чтобы избавиться от недуга, больную нужно было окружить цветами.

Колен, на последние деньги отправляет любимую в дорогой горный санаторий и окружает цветами. Оставшись без средств, Колен вынужден идти работать. Николя отправляют в богатый дом к Исиде, у прежнего хозяина нет возможности платить ему жалованье. Дом Колена становится еще печальнее. Вскоре из санатория возвращается Хлоя, доктора удалили ее цветок в груди, но болезнь перекинулась на второе легкое. Колен распродает все из дома, чтобы купить жене цветы.

Шик же, тем временем тратить все деньги, которые дал друг на приобретение работ Партра. Оставшись совсем без средств к существованию он расстается с Ализой. Девушка расстроена. Она начинает убивать всех продавцов книг, которые обеспечивали Шика статьями кумира. Шика начинают преследовать полицейские, у него образовалась налоговая задолженность. Вскоре коллекционер погибает от их рук. Ализа умирает во время пожара.

Позже, больше не в силах бороться с недугом, умирает и Хлоя. Безутешный муж, полностью разорившись, хоронит супругу на дальнем углу кладбища для бедняков. С той поры он постоянно сидит у могилы жены, и ждет когда прорастет белая лилия, чтобы уничтожить злополучный цветок. Дом главного героя разрушается, а ослабевшая мышка бежит к кошке, с просьбой предать ее смерти.

Этот роман призывает нас думать о завтрашнем дне, а не предаваться растратам.

Картинка или рисунок Виан - Пена дней

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

Краткое содержание Венецианский купец Шекспира
Венецианский купец Антонио печален без причины. Близкие друзья Саланио и Саларино предполагают, что все дело в безответной любви или же в обычном переживании за корабли с товаром. Антонио отвергает эти варианты.
Краткое содержание Алешкино сердце Шолохов
Алешка – мальчик, который мог бы жить себя и радоваться ей, но ведь часто не все так просто. Хотя ему уже целых четырнадцать лет, он довольно мал ростом, а также, физически не особо развитый. Этому способствовало их положение в семьи
Краткое содержание Любовница французского лейтенанта Фаулз
Действие произведения происходит в небольшом городке Лайм-Риджис в 1867 году. Перед нами предстают молодые люди, которые совершают прогулку по набережной. Женщина была наряжена в модное платье
Краткое содержание Этюд в багровых тонах Дойла
Первая встреча доктора Уотсона и Шерлока Холмса в доме находящемся на Бейкер стрит. Вселение доктора во вторую комнату и первое совместное их расследование, которое полиция Скотланд-Ярда не могла распутать.
Краткое содержание Цвейг Письмо незнакомки
Известный писатель Р. разбирает почту и находит конверт без имени отправителя. Внутри большое письмо, написанное женским почерком.

Сюжет романа несложен: богатый молодой человек по имени Колен знакомится с девушкой Хлоей, женится на ней. Через некоторое время после свадьбы Хлоя заболевает и умирает. Если об этом рассказать простыми словами, то получится заурядный романчик. Французский писатель Борис Виан, безусловно, гениален, потому что смог сделать банальную житейскую историю уникальным шедевром мирового авангарда.
Имена своим персонажам Виан подбирал, руководствуясь своим отношением к их художественным образам. Хлоя – навеяно одноимённым произведением в аранжировке любимого виановского музыканта Дюка Эллингтона. Николя, Колен – обычные французские имена. Зато над другими героями писатель всласть иронизирует. Два брата-близнеца нетрадиционной ориентации работают «свадебными педералами». Религиозные служители - Пьяномарь и Священок, Архиписк и Надстоятель. Бенвенуто Челлини перефразирован как Бенвенуто Тошнини. Не обошлось без врача - профессора д’Эрьмо.
Но особенно досталось французскому писателю-экзистенциалисту Жан-Полю Сартру. (Он в романе фигурирует как Жан-Соль Партр.) Реальный Сартр когда-то написал роман «Тошнота». Виан же ввёл в «Пену дней» сцену встречи Жан-Соля Партра с многочисленными поклонниками: «Партр вышел из-за стола и продемонстрировал слушателям муляжи различных типов блевотины. Самая прекрасная из них – непереваренное яблоко в красном вине – имела огромный успех». Популярность Сартра вызывает у Виана добродушную усмешку: «Часть застеклённого потолка приоткрылась, и по периметру образовавшегося проёма появились чьи-то головы. Оказывается, отважные поклонники Партра забрались на крышу и успешно провели задуманную операцию. Но на этих смельчаком наседали сзади такие же смельчаки, и, чтобы удержаться, первым смельчакам пришлось изо всех сил вцепиться в края рамы». При прочтении эпизодов, связанных с личностью Сартра, моим первым ощущением было, что Виан очень не любил литературного собрата и не мог отказать себе в удовольствии убить его хотя бы на страницах своей книги:
- …Больше всего на свете я хочу вас убить, - сказала Ализа… и вынула сердцедёр. – Расстегните, пожалуйста, ворот вашей рубашки.
- Послушайте, - воскликнул Жан-Соль, снимая очки. – Я нахожу, что всё это какая-то дурацкая история.
Он расстегнул рубашку. Ализа собралась с силами и решительным движением вонзила сердцедёр в грудь Партра. Он вскинул на неё глаза, он умирал быстро, и в его затухающем взгляде промелькнуло удивление, когда он увидел, что извлечённое сердце имеет форму тетроида. Ализа побледнела, как полотно. Жан-Соль был мёртв, и чай его остывал. … Ализа расплатилась с официантом, затем раздвинула концы сердцедёра, и сердце Партра упало на столик».
(Впоследствии выяснилось, что насмешку у Виана вызывала мода на экзистенциализм, а отношения с Сартром были хорошими.)
Через призму абсурдизма Виан передаёт хорошо знакомую всем реальность. Хлоя больна: у неё в лёгких выросла нимфея – водяная лилия – «большой цветок, двадцати сантиметров в диаметре». Для излечения нужно окружить больную другими цветами – тогда нимфея испугается и не расцветёт. Колен тратит всё своё состояние на цветы, но этого мало: их требуется ещё больше. Тогда Колен идёт работать на военный завод: выращивать оружие.
«Чтобы стволы винтовок росли правильно, без искривления, им необходимо тепло человеческого тела, - поясняет работодатель. – Вы выкопаете в земле двенадцать лунок. Затем воткнёте в каждую по стальному цилиндру, разденетесь догола и ляжете на них ничком, так, чтобы они пришлись вам между сердцем и печенью… Вы пролежите так двадцать четыре часа, и за это время стволы вырастут».
Стволы отнимают у человека с теплом и жизнь: 29-летнего парня за год работы превращают в морщинистого старика. Сперва Колен выращивает нормальные винтовки, но постепенно металл начинает реагировать на его душевную боль: оружие получается деформированным, кривым. А однажды… «Он поднял простыню. На тележке лежали двенадцать синеватых холодных стальных стволов, и из каждого росла прекрасная белая роза, - её бархатистые лепестки, чуть кремовые в глубине, должно быть, только что раскрылись…
- Я могу их взять? – спросил Колен. – Для Хлои…
- Они завянут, как только вы их оторвёте от стали, - сказал приёмщик. – Они, видите ли, тоже стальные…»
Ирония и выдумка сочетаются в книге Виана с истинной трагичностью, неподдельностью чувств.
«Колену платили теперь много денег, но это уже ничего не меняло. Он должен был обходить по выданному ему списку многие квартиры и за сутки предупреждать указанных в нём людей о несчастьях, которые их ожидают.
Ежедневно он отправлялся в бедные кварталы, и в богатые, поднимался по бесконечным лестницам. Всюду его встречали очень плохо. Ему швыряли в лицо тяжелые, ранящие его предметы и жёсткие колючие слова, а потом выставляли за дверь… Он не бросал своей работы. Ведь это было единственное, что он умел делать – терпеть, когда его выставляют за дверь».
Проблему «богатых и бедных» как писатель своего времени Виан обойти не мог. Однако к неблагополучию материальному добавляется горечь душевная:
«Он посмотрел в списке, кто там стоял следующим, и увидел своё имя. Тогда он кинул наземь свою фуражку и пошёл по улице, и сердце его стало свинцовым, потому что он узнал, что завтра Хлоя умрёт».
Многие авторы авангарда делают акцент на построение сюжета в рамках жанра в ущерб средствам художественной выразительности. Виан, будучи талантливым художником слова, обрамляет доминирующую ноту той или иной сцены в мастерские стилистические конструкции:
«Колен бежал, бежал, а острый угол горизонта в просвете между домами летел ему навстречу. Под ногами у него была темень, бесформенная куча чёрной ваты, и небо, лишённое цвета, косо давило сверху, ещё один острый угол, потолок, а не небо, он бежал к вершине пирамиды, к ней притягивало его сердце менее тёмные участки ночи, но ему оставалось пробежать ещё три улицы».
Это Колен торопится к больной Хлое. Оттого и небо лишено цвета, и темнота кажется «бесформенной кучей чёрной ваты», а всё пространство ночной улицы, обычно имеющее мягкие очертания, безжалостно колет острыми углами.
Погребальный обряд в описании Виана представляет собой столь же яркую сцену в жанре абсурда, как и весь роман. Здесь могильщики поют у гроба: «Эй, ухнем!», - Надстоятель подпрыгивает «сперва на одной ноге, потом на другой» и дудит в трубу. А Священок и Пьяномарь, схватившись за руки, хороводом кружат вокруг могилы.
Жанр абсурда тем и отличается, что все мысли, чувства, тонкие оттенки настроения в нелепых ситуациях грубо преувеличены и поэтому воспринимаются более остро. О состоянии Колена после гибели Хлои мы узнаём из диалога… его домашней мыши и кошки.
- Он стоит на берегу и ждёт, а когда решает, что пора, идёт по доске и останавливается на её середине. Он там что-то высматривает в воде… А когда этот час приходит, он возвращается на берег и всё глядит на её фотографию, - рассказывает мышка кошке.
- Он никогда не ест?
- Нет… И слабеет час от часу… В один из ближайших дней он наверняка оступится на доске.
- А тебе-то что? – спросила кошка. – Выходит, он несчастен?
- Он не несчастен, он страдает. Вот именно этого я и не могу вынести, - отвечает мышка и просит кошку помочь её умереть.
Сытой ленивой кошке не хочется есть мышку. Тогда животные находят оригинальный выход.
- Сунь мне голову в пасть и жди.
- Сколько ждать?
- Пока кто-нибудь не наступит мне на хвост, - сказала кошка, - чтобы сработал рефлекс.
Мышка «зажмурила свои маленькие глазки и сунула голову в пасть. Кошка осторожно опустила острые резцы на мягкую серую шейку. Её усы перепутались с усами мышки. Потом она распустила свой мохнатый хвост и вытянула его поперёк тротуара.
А по улице, распевая псалом, шли одиннадцать слепых девочек из приюта Юлиана Заступника».
Эта сцена в романе финальная. Она не эпилог, а пролог - к смерти мышки. Ясно же: девочки наступят кошке на хвост, челюсти сомкнутся на «мягкой серой шейке». Похожая сцена в мировой литературе есть. Помните, как змейка по просьбе Маленького Принца кусает его насмерть. Но в сказке Сент-Экзюпери впереди – надежда на то, что Маленький Принц вернется на свою планету. А у Виана мышка уже никуда не денется от доли, которую сама себе выбрала. И Колен скоро «непременно упадёт в воду». Погибнет вслед за любимой, как и происходит обычно в классических романах.
«Пена дней» - глубокое, трагическое, стилистически яркое произведение. Впрочем, наверное, не для поклонников экзистенциализма и Жан-Поля Сартра.
P.S. Некоторое время спустя прочитала роман «У всех мертвых одинаковая кожа» - жесткий до жестокости, натуралистичный до грязи, циничный, но захватывающий не менее, чем «Пена дней». Автор – Борис Виан. Воистину, настоящий талант, как алмаз, - многогранен.

Но молчи: несравненное право -
Самому выбирать свою смерть.
Н.С. Гумилёв. Выбор

Борис Виан умер не как-нибудь. Он символично скончался 23 июня 1959 года на премьере фильма, поставленного по его трэш-триллеру «Я приду плюнуть на ваши могилы». Виан выдержал всего десять минут просмотра, потом закатил глаза, откинулся на спинку кресла и умер, не приходя в сознание, в скорой помощи по дороге в больницу. То есть последнее, что он видел в своей жизни, - то низкопробное криминальное чтиво, та жуть, которую он сам сотворил…

Число Виана - десять. Он родился 10 марта, написал 10 романов, ему было суждено 10 лет литературного творчества, и его сердце разорвалось через 10 минут просмотра фильма по собственному шедевру, который начался в 10 часов утра... Стоп. Давайте, как бывает в фильмах, поставленных по трэш-триллерам, вернёмся к тому, с чего всё начиналось, и попробуем разобраться, почему всё закончилось именно так.

Хороший, плохой, негр

Итак, Виан родился 10 марта 1920 года в крохотном городке Виль-д’Авре недалеко от Парижа и получил странное для коренного француза имя Борис - в честь оперы «Борис Годунов», по которой с ума сходила его музыкальная матушка... Нет, не то. Прокручиваем вперёд... Вот! Виану два года. Он перенёс сильнейшую ангину с осложнениями на сердце, заполучает ревматизм на всю жизнь. Пятнадцать лет. Виан заболевает брюшным тифом. Опять последствия на сердце. Всё! Формирование бренного тела будущего писателя завершено: порок сердца, аортальная недостаточность. Виан выбирает свою раннюю смерть, решив играть на трубе, что было ему категорически противопоказано, но что, безусловно, отражало (уже тогда, в пятнадцать лет!) его отчаянный, страстный и философский одновременно взгляд на жизнь и смерть.

Да и при жизни Кэрроллу приходилось «соответствовать» и прятать свою разностороннюю, активную и где-то даже бурную жизнь под непроницаемой маской викторианской респектабельности. Что и говорить, неприятное занятие; для такого принципиального человека, как Кэрролл, это было, несомненно, тяжёлым бременем. И всё же, думается, в его личности скрывалось и более глубокое, более экзистенциальное противоречие, кроме постоянного страха за свою профессорскую репутацию: «ах, что будет говорить княгиня Марья Алексевна». Тут мы вплотную подходим к проблеме Кэрролла-Невидимки, Кэрролла-третьего, живущего на тёмной стороне Луны, в Море Бессонницы.

История творчества Бориса Виана - это практически история его болезни. Виан не был здоровым человеком. Как остроумно подметил один исследователь творчества писателя, «сердечная аритмия определила и характерную для Виана аритмию с умонастроениями своего времени». Когда вся Франция переживала тотальное увлечение американской поп-культурой на фоне всеобщей эйфории от освобождения Парижа союзниками, Виан плевал на всех с высокой колокольни. Он играл джаз вопреки всему, играл, как отмечали современники, краешком рта, твёрдо стоя на широко расставленных ногах. Сладостно, романтично, цветисто и отчаянно; играл джаз чернее чёрного. Он осмеливался быть собой - страстно влюблённым в жизнь смертельно больным пессимистом.

Есть такое высказывание (кажется, оно принадлежит Ошо): здоровье у всех здоровых людей одно и то же, а вот болезнь у каждого своя. То есть болезнь определяет индивидуальность. В каком-то космическом смысле сама индивидуальность - что-то невообразимо святое на Западе! - и есть самая опасная болезнь, этакий насморк души. В этом эзотерическом смысле Виан тоже, я повторюсь, не был здоровым человеком.

Индивидуальностью он был наделён сверх всякой меры: в нём уживалось как минимум три индивидуума: во-первых, интеллигент, закончивший знаменитую Центральную школу, гениальный автор «Пены дней»; во-вторых, жадный до длинного доллара бумагомаратель Вернон Салливан с кипой бульварных романов-бестселлеров и, наконец, простой белый негр, который хотел в жизни только одного: играть джаз как Бикс Байдербек (великий американский джазист, 1903-1931). Виан знал, что умрёт рано, и жил втрое жаднее, чем любой современный ему французский писатель, расходуя свою до неприличия, по-распутински богатую витальность направо и налево. За что и поплатился.

Пора-пора-порадуемся на своём веку

Вся, по-егорлетовски, «долгая счастливая жизнь» Б. Виана, которая началась 10 марта 1920 года и закончилась всего 40 лет спустя, проходила в тени серьёзной болезни. Но отчасти именно благодаря этой божественной тени, которую послала ему судьба, Виан не был до конца ослеплён тем солнцем, которое заставляет среднестатистический человеческий планктон бездарно радоваться жизни до самой смерти. Он был одноглазым королём в стране ослеплённых солнцем мира, порядка и благополучия. Он был королём-террористом, подрывавшим сами устои этих мира, порядка и благополучия. Он был самым далёким от политики анархистом, какого только можно вообразить. Он был, можно сказать, экзистенциалистом второго поколения (как цветной телевизор взамен чёрно-белого), на порядок более экзистенциален, чем сам экзистенциализм. Одинокий, затерявшийся во времени терминатор постмодернизма, который пришёл, чтобы разрыть живые могилы всего того, что подобру-поздорову умерло, и того, чему ещё предстоит в интересах человечества умереть.

Символично в этой связи, что вскоре после смерти Виана его красивое, совершенно русское лицо было крепко забыто, хотя и ненадолго. На пророческий пьедестал Виана возвели только два года спустя. И не потому, что он скандально скончался на своей премьере: просто наступили шестидесятые, и бунтующий против всего и вся писатель-психоделик пришёлся ко двору. Мёртвый Виан был знаменит так, как не был никогда при жизни, хотя все его лучшие произведения уже давно были опубликованы.

В мире животных

Знаменит после смерти - это фактически значит, что «забыт при жизни». Но Виан не мог пожаловаться на отсутствие внимания со стороны фортуны. К примеру, в те самые свои роковые пятнадцать лет он получает не только порок сердца на всю жизнь, но и степень бакалавра по латыни и греческому. Ещё через два года (в семнадцать) Виан защитил бакалавриат ещё по двум дисциплинам: философии и математике! Борис Виан переделал массу всего в своей жизни: писал прозу и стихи (и даже оперы, чем и порадовал матушку), очень хорошо играл на трубе в джазовом оркестре и пел, профессионально переводил книги с английского, в том числе детективные романы Р. Чандлера в стиле нуар.

Виан был очень страстным человеком, и главной страстью его был джаз. Если на минуту отвлечься от его литературного наследия, придётся признать, что он скорее был джазменом, чем писателем. Так же, как, например, Грибоедов на самом деле был дипломатом, а не писателем-драматургом. Но потомкам на это, безусловно, наплевать.

Вечером стулья, утром - на столе

В 1947 году в США самолёт впервые преодолел звуковой барьер. В этом же году больной Борис Виан во Франции преодолел литературный барьер, написав «Пену дней». Современный «Чуме» Альбера Камю роман был (в гораздо большей степени, чем тоскливо умозрительная «Чума»!) хорошей мускулистой пощёчиной современному обществу. Это было чудесно: Виан провозгласил новый идеал, новую философию жизни, провозгласил жизнь. Но потом ему как-то удалось наступить на горло собственной песне и замолчать собственный крик души.

Виан не был хорошим PR-менеджером самого себя. Как я уже говорил, он пытался сидеть на трёх стульях, одним из которых был джаз, вторым - его настоящий «шеднерв» (виановский неологизм) - знаменитый роман «Пена дней» (1946), который при жизни писателя прошёл катастрофически незамеченным, и его второсортные (если не третьесортные!) бульварные романы, стилизованные под нуар а-ля Реймонд Чандлер, которого Виан переводил, эти его романы-демоны, вышедшие под псевдонимом Вернон Салливан: «Я приду плюнуть на ваши могилы» (1946), «Все мёртвые одного цвета» (1947), «Уничтожим всех уродов» (1948) и «Женщинам не понять» (1950). Как явствует уже из названий произведений нуарного цикла, они есть полная похабщина, недостойная прочтения, и при прочтении в этом нельзя не убедиться.

Эти книги писались ради денег, а не по вдохновению (как «Пена...»), и они действительно принесли Виану много денег (вместе со славой), а также безнадёжно подорвали его репутацию. Они также послужили причиной одного настоящего убийства: под впечатлением романа «Я приду плюнуть...» торговый служащий Эдмон Руже задушил свою подружку и украсил труп томиком Салливана, раскрытым на сцене убийства. И наконец, с большой долей вероятности можно предположить, что злополучные романы послужили причиной собственной скоропостижной и двусмысленной смерти Виана. Издав свои брызжущие кровью (и спермой!) отвратительные чёрные бестселлеры, Виан, эта утончённая, возвышенная личность, этот «восторженный бизон», как его называли друзья, успешно перечеркнул «Пену дней» и прославился на всю страну как скандальный бульварный писака, а не как гений, создавший «Пену дней», которая теперь входит в школьную программу! Написанные в качестве насмешки над обществом, романы «посмеялись» над самим Вианом. Никто так и не понял, что это просто неудачная шутка (меньше всего Эдмон Руже, бедняга!), и Виан захлебнулся в собственной кровавой «пене дней». И наверняка ведь больное сердце ему нашёптывало: «Борис, ты не прав, не пиши бестселлер». Но Борис не прислушался...

Нас всех тошнит

В нашей стране, что добавляет юмора в создавшуюся несмешную ситуацию, чернушные романы Виана не столь известны, как «Пена дней». И весьма забавно наблюдать, как в преломлении критики (словно путём выворачивания имени наизнанку) Борис Виан почему-то незаметно (дым в дом, дама в маму) превращается в «наивный сироп». Звучат слова «затянувшееся детство», «эскапизм», «поверхностность», «кукольные герои» и т.п. Столько всего уже было сказано о «сенсориальном пространстве» «Пены дней»! Критики видят словотворчество и розовые очки, но не видят яростного разрушения мира. А ведь герой «Прирождённых убийц» тоже носил розовые очки! В лучшем случае Виана сравнивают с Хармсом. Конечно, они оба экстраординарные джентльмены. Но они отличаются, как Джекил и Хайд! Там, где смех Хармса замолкает, сразу обрушивается сводящий с ума хаос, «дальше - тишина». А «Пена дней» - это грустная, но полная веры в лучшее завтра «весенняя песня».

Как и персонажи классической сказки К. Грэма «Ветер в ивах» в главе Piper at the Gates of Dawn (знаменитой благодаря дебютному альбому Pink Floyd), герои «Пены...» словно услышали запредельную, божественную мелодию. А когда она замолкла, продолжают жить, но уже на другом уровне, в другом качестве. Словно Нео, побывавший в матрице и за её пределами. Как бы ни была трагична история, рассказанная в «Пене дней», грусть эта, как у Пушкина, светла. Колен и Хлоя как Ромео и Джульетта. Рождённые друг для друга, нашедшие свою любовь. Они могут умереть без сожаления, как и подобает настоящим партизанам кармы. Хармс - русская безнадёга, Реквием Моцарта на флейте водосточных труб, Виан же - новая надежда галактики, чёрный джаз уголком рта. Хармс - Game over, Виан - Mission Complete.

Первый альбом Pink Floyd «The Piper at the Gates of Dawn» («Свирель у порога зари») назван так же, как и одна из глав сказки «Ветер в ивах» (The Wind in the Willows) Кеннета Грэма. В этой главе герои сказки Крот и Выдра проводят ночь у реки в поисках потерявшегося детёныша Выдры. Цитата: «Может, он и не решился бы поднять голову, но, хотя музыка уже стихла, призыв всё так же властно звучал внутри него. Он не мог не посмотреть, даже если бы сама смерть мгновенно справедливо его поразила за то, что он взглянул смертными глазами на сокровенное, что должно оставаться в тайне. Он послушался и поднял голову, и тогда в чистых лучах неотвратимо приближающейся зари, когда даже сама Природа, окрашенная смущённо розовым цветом, примолкла, затаив дыхание, он заглянул в глаза Друга и Помощника, того, который играл на свирели.

Да, счастье героев Виана, по шейку погружённых в собственную «матрицу в матрице» (этакую яркую матрёшку , уютный карман в неуютной реальности), скоротечно. Но может ли современное ему (и нам) общество с его проверенными традиционными ценностями дать человеку долговечное счастье?! Больное, чуткое сердце - его безупречная муза - подсказывало Виану, что нет. Его обречённое сердце строчило в его мозгу, словно на пишущей машинке: «Нет, нет, нет...» «Не то, и не это, и даже не ничто» - так строчило оно, каждой строчкой утверждая не смерть, но жизнь, бесконечный поиск идеала - свободы...

Это не искусство ради искусства, это декларация независимости человека от общества! Это обещание счастья в отдельно взятом теле, а не где-то там в светлом будущем, яркими плакатными красками нарисованном пропагандой, в будущем, которое так никогда и не настаёт. Вопреки недалёкой критике (проморгавшей «Пену дней» и не оценившей комиксового юмора трэш-романов!), герои Виана предельно, до физиологичности, как Томаш из «Невыносимой лёгкости бытия» Милана Кундеры, реальны. И реалистичны. Они как раз живут в «настоящем настоящем» - вечном настоящем, в котором только и возможна молодость и жизнь, живут даже не сегодняшним днём, а настоящим моментом: «не думай о секундах свысока...» Почти как даосские мудрецы.

Доброе утро, последний герой

Виан видит не глазами, он видит своим третьим глазом некий запредельный «луч света в тёмном царстве», разделяющийся на целую радугу цветов, и рисует этими цветами, хотя этот свет и приходит со звезды, потухшей и остывшей миллион лет назад. И отсюда космическая грусть, как в стихах Хуана Рамона Хименеса, и отчаяние, и даже где-то просветлённая жестокость, как в песнях Цоя, провидевшего многое: «Солнце моё, взгляни на меня: / Моя ладонь превратилась в кулак, / И если есть порох, / Дай огня. / Вот так». Виан, здоровье которого ещё с подросткового возраста висело на волоске, жёг весь порох, какой был. Играл на трубе наперекор врачам, любил красивых женщин и новоорлеанский джаз... И плевать хотел на всё, что не любил.

Виан жил по самурайскому кодексу: любуясь бесстыдно цветущей сакурой с балкона своей башни из слоновой кости, он без посторонней помощи помнил, что «и это тоже пройдёт», осознавал и претворял в жизнь неотвратимость и отвратительность собственной смерти. Для него смерть была на расстоянии вытянутой руки. Отсюда и странная безжалостность вперемешку с мечтательностью: как у писателя, спортсмена, самурая, гея Юкио Мисимы, который сделал себе харакири после безумной попытки реставрации императора. Виану тоже хотелось чего-то этакого, запредельного, хотелось войны со всем и вся. Виан не был пацифистом, как принято считать, скорее он был «арахисовым анархистом», партизаном кармы с пелевинским «глиняным пулемётом», спрятанным в рукаве!

Этот гипотетический пулемёт (или, по Виану, «сердцедёр» ) в рукаве был одновременно и его тузом в рукаве, его единственным джокером, который мог принести Виану победу, ему, обречённому сердечнику, обречённому лузеру. Отсюда его восприимчивость до самой провидческой глубины, иначе не стоило бы и читать.

P.S. Ай-ай-ай, убили негра...

Виан был настоящий джедай, хотя и в запасе по состоянию здоровья. Возможно, именно из-за этого «в запасе» он постепенно накопил критическую массу злобы на душе… Демоны Виана, такие симпатичные вначале (мелькавшие уже в «Пене дней» где-то в эпизодах), заматерели, отрастили жуткие рога и с володарским хохотом порвали зачахших ангелочков в клочья... Джекил уступил место Хайду. Так уж сложилась его жизнь - быстро, как складывается карточный домик.

По Виану, жизнь - это хаос, в котором невозможно выжить, можно только наслаждаться, чего бы это ни стоило, прямо сейчас. Смерть гарантирована всем, жизнь не гарантирована никому. Наслаждение жизнью отнимают компромиссы, массы, труд, режим, забытьё. А о смерти, какая она будет, можно лишь гадать. Свою собственную смерть Виан частично нагадал в стихотворении «Попытка смерти» (пер. Д. Свинцова):

Я умру от разрыва аорты.
Будет вечер особого сорта -
В меру чувственный, тёплый и ясный
И ужасный.

Как видим, даже Виан, щедро наделённый нездоровым воображением, не мог представить, что он умрёт совершенно не чувственным утром, а на полный после завтрака желудок, а ведь вся его больная жизнь намекала на какой-то такой неудобоваримый исход!

В чистом виде. Неудивительно, что автор не пришелся ко двору, ведь написал свою экзистенциальную сказку в 1946 году. В ней не было ни войны, ни холокоста, ровным счетом ничего, что стало бы актуальным. Поэтому писатель приобрел известность благодаря нуаровым китчевым книжечкам типа «Я плюю на ваши могилы». «Пену дней» критики, как и читатели, раскусили значительно позже.

Ответ на этот вопрос тоже отразился на содержании. Борис Виан очень любил свою жену Мишель, но она, устав от постоянного безденежья, ушла от него к Сартру (известному теоретику экзистенциализма). Тогда он написал об этой несчастной любви, но так нежно и трогательно, как будто в жизни и речи не было о расставании.

Друг семьи, который сыграл в ней роковую роль, был представлен, как Жан-Соль Партр. Это карикатурный образ, изображающий медийную персону на гребне волны славы, окруженную сошедшими с ума фанатами его творчества. Они продавали все и предавали всех, лишь бы получить очередную новую книгу Партра. Таковым был и Мишель, который пренебрег любовью, бросил работу и забыл друзей в погоне за кумиром.

О чем книга?

Что касается содержания, для его понимания необходимо кое-что прояснить. В романе нет портретных описаний, все персонажи в той или иной степени карикатурны и схематичны. Хлоя, например, мало говорит и практически ничего не делает, ее роль заключается в том, чтобы быть возлюбленной Колена, ведь «Пена дней» — это история его эволюции. Инфантильный, изнеженный юноша под действием любви и обстоятельств превращается во взрослого, ответственного мужчину, ведь принимает на себя заботу о Хлое. Первая часть романа напоминает Дисней Ленд (особенно говорящие мыши): все красочно, богато, беззаботно и здорово. Виан идеализирует детское сознание героев, не ведающих тягот и пороков взрослого мира.

Как только Колен разбивает окно в машине, реальность и иллюзии смешиваются, оттого вторая часть романа такая мрачная и безысходная. Колен становится стариком в 29 лет, рутина его убивает. Он вынужден выращивать оружие (символ антигуманности войны), чтобы покупать для больной Хлои цветы, которые могут ее вылечить. На них он и растратил все свое состояние. Взаимопроникновение сказки и реальности рождает контраст, который герои вынуждены преодолевать и примирять в себе. Однако в финале становится ясно, что ничего не вышло: Колен сходит с ума, Хлоя умирает, мышка заканчивает жизнь самоубийством.

Принцип коллажа в организации текста

«Пена дней» — грустный роман против косности и стереотипов. Многочисленные лингвистические эксперименты, непереводимая языковая игра окказионализмов, чудеса технической мысли, изящно описанные в словах (чего стоит один «серцедер»), указывают на то, что произведение можно отнести к . Однако порой в это трудно поверить, так как каждая глава – отсылка к жанру или к автору.

Например, первая сцена – пародия на викторианский роман а-ля Оскар Уайльд. Стиль Виана – реди-мейд, коллаж фрагментов из других авторских стилей. Отчасти произведение можно назвать и сюрреалистическим (влияние Фрейда и Бретона очевидно), ведь люди-зомби, кувшинка в груди и другие детали послужили бы блестящими сюжетами для Сальвадора Дали.

Новаторство Бориса Виана

Свежий взгляд писателя на искусство выражается, скорее, в форме, нежели в содержании. Языковая эквилибристика издевается над традиционным классическим стилем написания романов. Поэтому книгу очень сложно перевести. «Пену дней» еще называют лоскутным одеялом из пародий. Писатель иронично обыгрывает другие стили, рождая контраст между беззащитной искренностью содержания и остроумным стёбом формы.

Попытка реализации (читабельного!) экзистенциального романа автору удалась, хотя на него ушел всего один месяц обеденных перерывов. Виан работал инженером, писал чернушные популярные книжки, был джазовым музыкантом, критиком и любителем кутнуть, и все разновидности его деятельности нашли свое отражение в «Пене дней». Циничные, грубые и «черные» шутки он перенес из нуара, музыкальные аллюзии – из своего любимого джаза, интересные технические новшества создал, как инженер, а вечеринки описал, основываясь на собственном опыте. .

Концепция эскейпизма

Эскейпизм – это бегство от реальности. Спасение от нее Виан находит в любви и творчестве. Все остальное, по его мнению, уродство. Также писатель идеализирует детское сознание, полагая, что дистанцироваться от взрослого мира и привнести в свою жизнь немного детской мечтательности и наивности – спасительная альтернатива грязному и злому миру взрослых людей, поглощенных лишь материальными заботами.

«Пена дней» — идея эскейпизма, доведенная до гротеска. Герои живут в изолированном пространстве комнаты, передвигаются в машине, но стоило Хлое вдохнуть воздуха извне, она сразу же смертельно заболевает. Как только любовь и творчество уступают требованиям действительности, оба героя медленно угасают. По Виану, человек – это прекрасно, их любовный союз – вообще замечательно, но вот общество – средоточие бед и пороков. Как раз эта идея роднит «Пену дней» с . Как говорил один из теоретиков этой философии Альбер Камю:

Меня не интересует счастье всех людей, а счастье каждого человека в отдельности.

Музыкальные аллюзии

В романе действует принцип джазовой импровизации (1.1 – мажорное, 2.1 — минорное). Джаз для автора – состояние души, ирония, динамика, поэтому действие в «Пене дней» сопровождается и характеризуется музыкой. В начале все вокруг играет и звучит. Музыки становится меньше по мере угасания Хлои. Тогда же Колен продает самое святое для самого автора – пластинки (он обладал блестящей коллекцией). Музыка, которая показывает читателю настроение героев, становится альтернативным способом восприятия художественного действия.

Песня, которая постоянно звучит в книге, « Хлоя» Дюка Эллингтона – наилучший «медляк» того времени. Под него сам автор танцевал со своей женой. Песня была выпущена в 1940 году. Она соотносится с образом главной героини. Пластинку выбирают для встреч, свадьбы, танца и даже похорон. Каждый раз она обыгрывается по-разному. Другие звуки тоже играют важную роль: шум города, гул камня, аудиозаписи лекции Партра и т.д.

Исполнитель Дюк Эллингтон был кумиром Виана, который тоже играл джаз. Как-то раз писатель даже использовал сына, чтобы взять у музыканта автограф: он прикрывался малышом, чтобы его быстрее пропустили.

У самого Бориса Виана тоже были пластинки: «Допустимые», «Недопустимые», «Допустимые и недопустимые».
Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Борис Виан

Пена дней

Колен заканчивал свой туалет. Выйдя из ванны, он завернулся в широкую махровую простыню, оставив обнаженными только ноги да торс. Он взял со стеклянной полочки пульверизатор и оросил летучим ароматным маслом свои светлые волосы. Янтарный гребень разделил его шелковистую шевелюру на тонкие оранжевые пряди, напоминающие борозды, которые вилкой прокладывает веселый пахарь на блюдце с абрикосовым конфитюром. Отложив гребень, Колен вооружился щипчиками для ногтей и косо подстриг края своих матовых век, чтобы придать взгляду таинственность. Ему часто приходилось это делать - веки быстро отрастали. Колен включил лампочку увеличительного зеркала и придвинулся к нему, чтобы проверить состояние своего эпидермиса. У крыльев носа притаилось несколько угрей. Сильно укрупненные, они поразились своему уродству и тут же юркнули обратно под кожу. Колен с облегчением погасил лампочку. Он размотал простыню, стягивающую ему бедра, и кончиком ее принялся удалять последние капельки воды между пальцами ног. Его отражение в зеркале показалось ему на кого-то удивительно похоже - ну, конечно же, на того блондина, который играет роль Слима в Hollywood Canteen{1}. Круглая голова, маленькие уши, прямой нос, золотистая кожа. Он так часто улыбался младенческой улыбкой, что на подбородке у него не могла не появиться ямочка. Он был довольно высокий, стройный, длинноногий и вообще очень милый. Имя Колен ему, пожалуй, подходило{2}. С девчонками он говорил ласково, а с парнями - весело. Почти всегда у него было хорошее настроение, а в остальное время он спал.

Проткнув дно ванны, он выпустил из нее воду. Выложенный светло-желтой керамической плиткой пол в ванной комнате имел наклон, и вода стекала в желоб, который находился как раз над столом жильца, занимавшего квартиру этажом ниже. Недавно тот, не предупредив Колена, переставил у себя мебель. Теперь вода лилась на буфет.

Колен сунул ноги в сандалии из кожи нетопыря и надел элегантный домашний костюм - вельветовые брюки бутылочного цвета и атласную фисташковую куртку. Махровую простыню он повесил на сушилку, а коврик для ног перекинул через борт ванны и посыпал крупной солью, чтобы извлечь из него воду. Коврик тут же оплевался - он весь покрылся гроздьями мыльных пузыриков.

Выйдя из ванной комнаты, Колен двинулся на кухню, чтобы лично присмотреть за последними приготовлениями. Как всегда по понедельникам, у него обедал Шик{3}, живший неподалеку. Правда, нынче была еще суббота, но Колену не терпелось увидеть Шика и угостить его теми блюдами, которые вдохновенно стряпал его новый повар Николя. Двадцатидвухлетний Шик был ровесником Колена и тоже холостяком, да к тому же он разделял его литературные вкусы, но вот денег у него было куда меньше. Колен же обладал состоянием, достаточным для того, чтобы не работать на других и ни в чем себе не отказывать. А вот Шику каждую неделю приходилось бегать к дяде в министерство, чтобы стрельнуть у него деньжат, потому что профессия инженера не позволяла ему жить на уровне своих рабочих, а командовать людьми, которые и одеты лучше тебя, и едят лучше, весьма затруднительно. Изо всех сил стараясь ему помочь, Колен под любым предлогом звал его обедать. Однако болезненное самолюбие Шика заставляло Колена постоянно быть начеку - он опасался, как бы чересчур частые приглашения не выдали его намерений.

Застекленный с двух сторон коридор, ведущий на кухню, был очень светлый, и с каждой его стороны пылало по солнцу, потому что Колен любил свет. Куда ни глянешь, повсюду сияли начищенные до блеска латунные краны. Игра солнечных бликов на их сверкающей поверхности производила феерическое впечатление. Кухонные мыши часто плясали под звон разбивающихся о краны лучей и гонялись за крошечными солнечными зайчиками, которые без конца дробились и метались по полу, словно желтые ртутные шарики. Колен мимоходом погладил одну мышку: у нее были длинные черные усы, а серая шкурка на ее стройном тельце чудо как блестела. Повар кормил мышей превосходно, однако разъедаться не давал. Днем мыши вели себя тихо, как мыши, и играли только в коридоре.

Колен толкнул эмалированную дверь кухни. Повар Николя не спускал глаз с приборной доски. Он сидел за пультом управления, также покрытым светло-желтой эмалью, в которой были вмонтированы циферблаты различных кухонных аппаратов, стоявших вдоль стены. Стрелка электроплиты, запрограммированной на жаренье индейки, дрожала между «почти готово» и «готово». Птицу вот-вот надо было вынимать. Николя нажал на зеленый тумблер, приводивший в действие механический щуп, который легко вонзился в индейку, и в то же мгновение стрелка замерла на отметке «готово». Быстрым движением Николя вырубил энергопитание плиты и включил тарелкоподогреватель.

Значение карт Таро