Исконная вера Израиля. - Закон Моисеев и вера в Иисуса Христа. - Влияние Библии. - Конец миpa. - Личность Христа: Его божественность. Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель. - Христианская жизнь: отречение от миpa, объединение в местные братства. - Религиозные собрания на подобие синагог. - Евхаристия, дары Святого Духа. - Устройство нарождающихся церквей.
Кто бы он ни был - чистый иудей или язычник, - всякий обращенный евангельской проповедью делался членом церкви чрез веру в Иисуса Христа.
Он верил, что Иисус - Мессия, которого ожидал Израиль, что Он умер и воскрес согласно тому, как это было предсказано в священном писании Иудеев. Его вера во Христа была как бы заключена в более обширном веровании, предметом которого было религиозное предание Израиля, какия бы ограничения или толкования ни вносил в него тот или иной проповедник. Самому горячему ученику апостола Павла, если только он оставался верен главной мысли своего учителя, не могло придти в голову представлять христианство, как совершенно новую религию. Закон Моисея можно было смягчить, но оставался Авраам, и с ним целый ряд фактов, лиц, верований, учреждений, которые устанавливали связь Евангелия с древнейшей историей, с происхождением миpa и Богом, Творцом его.
Это многовековое прошлое воплощалось в глазах новообращенного в набожном народе, полном жизненности в своем центре - Палестине - и в своих колониях, разбросанных по греческому миру. Кроме того, оно было заключено в священной литературе, последние произведения которой принадлежали уже современности. Если смотреть на Ветхий Завет, как на хранилище воспоминаний древнего Израиля, то он кончается Иосифом, который описал читателям своего времени, в сущности главным образом христианам, ту катастрофу, в которой погиб иудейский народ. В последующее время евреи скорее походят на отсталых и отколовшихся христиан; до него, наоборот, христиане были передовыми евреями.
Каковы бы ни были однако эти временные отношения, несомненно, что христианство имеет корни в сврейских преданиях, что первые потрясения в его истории можно сравнить с пероломом, который наступает при разлуке ребенка с матерью, что на историю иудсев оно само всегда смотрело, как на предисловие к своей собственной, как на свой подготовительный период, что священные книги Израиля священны и для него, и что даже было время, когда у него других и не было вовсе.
В силу этого на присосдинение к христианству должны были смотреть, и в действительности смотрели, как на cлияниe с Израилем, расширившим свой кругозор, но по существу оставшимся верным себе. Насчет этой верности, однако, мнения стали расходиться уже весьма рано. В I век иудеи главным образом заботились о своем национальном законе, христиане же были заняты своим Учителсм и Основателем. Те из иудействующих христиан, которые отдавали предпочтение закону и допускали проповедь язычникам только в виде исключения, вскоре остались в стороне от общего движения; во II веке их причислили к еретикам. Те, которые позволяли язычникам пользоваться евангельской благодатью, но проводили черту некоторого неравенства между ними и иудеями, были вскоре вынуждены пойти дальше, и это не столько под влиянием именно ап. Павла, сколько в силу общего хода вещей. В конце кондов необходимо было признать, что христианство по существу не допускает равенства между Моисеем и Иисусом Христом, что в основе его лежит Христос, а не синайский законодатель, что спасение в вере, а не в соблюдении Закона. Такова в общем, за исключением Палестины, была точка зрения, о которой свидетельствуют все послания апостола Павла, когда в них изображаются первые христианские общины в их нормальном состоянии, а не в минуты несогласий.
Что личные взгляды апостола шли дальше, это стоит вне всякого сомнения. Но, по-видимому, некоторые его теории не нашли последователей, напр. его учение о «вводящей в грех» силе Закона. Не доходя до последних выводов Павла, вообще признавали, что Закон отменен, но что в свое время он мог иметь лишь благое влияние; за ним признавалось значение тени, благодаря которой ярче выступает новый свет Евангелия, или даже значение прообраза, несовершенного подобия, первого опыта.
Представлять себе бывших язычников ярыми врагами Закона, каким является ап. Павел в Послании к галатам, значило бы совершенно неверно понимать характер их христианских убеждений. Большинство первообращенных, которые носили название «христиан из язычников», были люди, сильно зараженные иудейством. Нужно иметь в виду, что и сам ап. Павел в некоторых своих речах конечно не вполне себя передает. Мы можем составить себе более точное понятие об его обычном образ мыслей, считаясь с тем, что церковь восприняла от него, а не останавливаясь исключительно на том, чем она пренебрегла, или что истолковала по своему.
Итак, в общем иудейское религиозное предание, Ветхий Завет, получило признание в христианском мир. Отсюда для новообращенных проистекало очень важное преимущество. В Библии они находили историю и какую историю! Она уходила вглубь времен гораздо дальше греческих сказаний, - я говорю о тех, которые оставались в пределах здравого смысла и не смешивали людей с богами. Переносясь за пределы македонян, персов, самих евреев, по крайней мере за пределы их государств, читатель Библии вступал в древнейшие области египетской или халдейской археологии и, что несравненно важнее, доходил до самого происхождение мира. Перед взором его из творческих рук Бога Всевышнего рождался мир; зло возникло из злоупотребления свободой; он видел, как род человеческий впервые расселялся по земле, и как возникали его первые учреждения.
Кроме этих величественных сказаний, в Библии было много и других повьствований, обаяние и практическая польза которых скоро сделались очевидны. Достаточно бросить взгляд на памятники первобытного христианского искусства, чтобы убедиться, какое плодотворное впечатление производили такие рассказы, как история Иова, Даниила, Сусанны, трех отроков в пещи вавилонской. Пророческие книги свидетельствовали о чаяниях народа Божия; в них находили подробные указания на Meccию и на его царство; они оправдывали отмену жертвоприношений и других обрядов Моисеева закона. Даже из нравоучительных книг, наряду с практическими житейскими правилами, извлекались важные данные о предвечной Мудрости. Что касается книги псалмов, то едва ли нужно о ней распространяться: ее чудные молитвы всегда были на устах у христиан и легли в основу христианского богослужения.
Само собою разумеется, что принимая или скорее сохраняя в своем религиозном обиходе столь древние и разнородные книги, первые христианские общины принимали и сохраняли вместе с тем и способ пользования ими, какой был в обычае до них и вокруг них. Читалось ли Св. Писание публично на религиозных собраниях, служило ли темой для поучений, или материалом для полемики, оно всегда допускало толкование. Приемы этого толкования могли разниться, Смотря по общественной среде и книге, с какой имели дело, но в сущности все толкования сходились на том, что старались давать священным текстам Писания смысл, применимый к настоящему, независимо от того, соответствовал ли он мысли, которую усматривали в них в самый момент их возникновения. Все эти книги божественного происхождения; то, что в них содержится, является учением самого Бога, - этот общий принцип, много раз провозглашенный церковью, составляет самую основу веры в Священное Писание, какую исповедывали первые христиане и раньше их иудеи.
Предание Израиля давало пищу христианской мысли не только относительно прошлого: оно направляло ее к грядущему, в область чаяний. Не следует делать здесь слишком большого различия между Ветхим и Новым Заветом, между каноническими книгами и апокрифами. Все он свидетельствуют об одном настроении: мы близимся к концу мира, Господь грядет для воздаяния, Мессия не замедлит явиться или возвратиться. Несмотря на брошенные кое-где намеки, свидетельствующие, что ап. Павел минутами освобождался от этой навязчивой идеи, надо однако признать, что она тяготела над умами первых поколений христиан.
Занятая началом иди концом мира, мысль первых последователей Христа постоянно возвращалась к их настоящему религиозному состоянио. Они были христианами благодаря Иисусу Христу потому что человек, называвшийся Иисусом, которого большинство не видало, призвал их к Себе. Этот человек умер и воскрес; воссев ныне одесную Бога, Он должен вскоре явиться вновь во всей Своей славе, и вступить в окончательную борьбу со злом. Кто был Он? Откуда явился этот религиозный вождь, полномочный представитель Бога на земле, судия рода человеческого? В качестве еврейского Meccии Он имел историю в прошлом: Он был предопределен Богом, провиден, предвозвещен, описан пророками. Одним нз самых высоких Его наименований было - Сын Божий. Но по этому существенному пункту невозможно было держаться еврейских воззрений. Ап. Павел, Иоанн и автор Послания к евреям в своем учении явно перешли за их пределы, а это учение в свою очередь служило лишь выражением общего верования, еще не нашедшего себе точной формулировки, но глубокого и стойкого. Хотя Иисус в силу действительности Своей человеческой природы принадлежит к области видимого, однако по Своей внутренней сущности Он относится к области божественного, - каким образом, это должно было выясниться постепенно. Но существенная часть этого верования заложена была в душах христиан уже с первого поколения. Новый Завет от первой до последней книги служит его выражением; вслед за Новым Заветом вся остальная хрнстианская литература первых времен, как православная, так и гностическая, предполагает тоже основное верование, признаваемое всеми и твердо опирающееся на предание.
Здесь в особенности нужно принять во внимание иудейское воспитание, через которое прошла христианская мысль. В сознании язычников понятие Бога не было строго определенным. Древние боги Олимпа имели предков, родословная их была известна, некоторые из них были лишь обоготворенные герои. Македонским, и многим другим царям поклонялись как богам; императорам продолжали воздавать такое же поклонение. Одним богом больше или меньше, - это для язычника не составляло важности.
Совсем иначе дело представлялось уму, воспитанному на еврейских религиозных воззрениях. «Слушай, Израиль! Твой Бог, Бог Израиля - един». Этот догмат как современных, так и древних иудеев заключает в себе все, что есть самого глубокого и в то же время самого несомненного в их религии. Допустить божественность Ииcyca Христа и Святого Духа значило допустить, что Они причастны самому существу единого Бога, что Они тождественны Ему, имея впрочем в то же время некоторые особенности.
Таково христианское верование в Троицу - не в том конечно виде, в каком оно было формулировано впоследствии в противовес преходящим ересям, а в том, в каком оно проникало общее сознание христиан и требовало себе признания с их стороны. Общий уровень христиан первого века даже во времена апостолов находился в этом отношении приблизительно в том же положении, как и в наши дни. Богословы знают или по крайней мере говорят по этому поводу значительно больше, но здесь речь идет о религии, а не о богословских школах.
Однако Иисус не только Мессия и Сын Божий, Он еще Спаситель мира. Он примет верующих в царствие небесное, ибо они принадлежат Ему, - и они Его не только оттого, что веруют в Него и соединились в церковь, но и потому, что Он искупил их от некоторого духовного рабства. Он их Искупитель, Своей смертью на кресте Он приобрел право на них. Не следует думать, что эта мысль, на которой так часто и усиленно настаивал ап. Павел, была плодом его личных размышлений или - что легче допустить - особого вдохновения. С той минуты, как хрисианское общество открыло доступ в свою среду язычникам и самарянам, - а это движение началось не с апостола Павла - пришлось допустить, что главное в деле спасения не Закон, а вера, что соблюдение закона Моисея не только не приносило никакой польз, если человек в то же время не был учеником Христа, но что без первого можно было свободно обойтись, так как оно давало лишь второстепенное преимущество. Поддерживал ли этот вывод веру в искупление или, наоборот, сам был внушен ею, - ясно, что тут большой разницы нет. С другой стороны ап. Павел свидетельствует, что, прибыв в Иерусалим после своего первого путешествия, он изложил руководителям церкви, Петру, Иакову, Иоанну и другим то благовествование, которое он проповедывал язычникам, «дабы не напрасно подвизаться», как он говорит. Спрашивается, что мог он им излагать, если не касался столь существенного пункта, занимавшего такое видное место в его проповеди? Так как он не встретил возражений, то надо думать, искупительное значение смерти Господа было с тех пор признано апостолами. Наконец, когда Павел пререкается с иудействующими противниками насчет силы Закона, каков его главный довод? «Если законом оправдание, то Христос напрасно умер». С какой стати было бы ему приводить такое доказательство, если бы иудействующие христиане не разделяли его веры в искупление?
Таким образом воспитание первых поколений христиан совмещало с значительным количеством заимствованы из иудейского религиозного предания совсем особые верования, которые, развиваясь далее, неизбежно должны были внести значительную разницу между обеими религиями.
То, что можно отметить в учении, столь же ясно обнаруживается и в учреждениях. Бросим беглый взгляд на устройство и жизнь христианских общин, которые возникали по всему эллинизированному миру под влиянием апостольской проповеди. Послания ап. Павла сообщают нам о них ценные сведения.
Переход в христианство был шаг, сопровождавшийся весьма важными последствиями; приходилось во многих отношениях быть отлученным от обычного строя жизни. Например, театры и вообще общественные игры, бывшие школами безнравственности, причислялись прежде всего к «гордыне» диавольской, от которой необходимо было отказаться. С таким же строгим осуждением относились к блуду. Само собой разумеется, что приходилось порывать с идолопоклонством, но не всегда легко былоизбегнуть с ним соприкосновения: частная жизнь древних была так сильно проникнута религией! Брак и рождение, жатва и посев, принятие и отправление общественной должности, семейные праздники, - все давало повод к жертвоприношениям с возлияниями, курением фимиама и трапезой. По отношению к этой последней Павел допускал уступки. Он строго воспрещал всякое участие в торжественных пиршествах, справлявшихся в стенах храмов, но то обстоятельство, что данный кусок мяса взят был от жертвы, не составляло в его глазах решительного препятствия к употреблению его, лишь бы только оно никого не соблазнило. В этом проявлялось, меньше требовательности, чем на соборе 51 г. в Иерусалиме и в синагогах по отношению к прозелитам.
Отрешившись от язычества, христиане должны были жить во взаимном общении. Каждая церковь представляла вполне сложившееся общество, члены которого, конечно, оставались в зависимости податной и юридической от города и государства, но должны были избегать обращаться с своими взаимными спорами к какому-либо иному суду, кроме суда своей общины. Браки заключались только между единоверцами. Брак, заключенный до обращения, если перешел в христианство только один из супругов, расторгался не иначе, как по просьбе стороны, остававшейся в язычестве. За исключением этого случая, развод был строго запрещен. Полное целомудрие пользовалось почетом и даже рекомендовалось в виду близкого конца мира, но не было нисколько обязательными. В обыденной жизни христианин должен был повиноваться властям и господам, если он был рабом; праздность порицалась, требовались честность и услужливость во взаимных отношениях, радостный дух, проистекающий от чистого сердца, милосердие и в особенности гостеприимство.
Религиозная жизнь очень напоминала порядки синагоги. Собирались вмсте, чтобы молиться и читать Священное Писание, в котором особенное внимание обращалось на прекрасные примеры праведников. Специально христианскими элементами в этом первоначальном культе была евхаристия и харизмы, необычайные дары Св. Духа. Таинство евхаристии совершалось по вечерам после скромной трапезы (агапы), которую вкушали вместе; в ней таким образом воспроизводили вечерю Господню накануне Его страданий. Что касается проявлений Св. Духа, они обнаруживались в разнообразных формах: то в исцелениях и иных чудесах, то в видениях (…), то в «восхищении духа», которое изливалось в проповеди о таинствах веры или о нравственных обязанностях (…). Самыми замечательными были дар пророчества и дарование языков. Пророчеством называлась способность узнавать сокровенное, особенно тайны совести. Этот преходящий дар не должно смешивать с пророческим служением, которое несли некоторые лица апостольских времен, напр. Иуда Варсава, Сила, Агав, и даже позднейшего поколония, как дочери ап. Филиппа, Аммия, Кодрат и другие, о которых речь ниже. Равным образом, дарование языков, благодаря которому апостольскую проповедь в день сошествия Св. Духа могли понять люди разных нащональностей не имеет ничего общего с глоссолалией, описанной в I Послании ап. Павла к коринфянам. В последнем случае ни сам говоривший, ни слушатели его не понимали, что он говорит; связь между ними, или скорее между присутствующими и Св. Духом могла быть установлена только чрез посредство вдохновенного толкователя. Однако и помимо всякого толкования, в странных звуках, исходивших с уст говорившего, уже по одному тону можно было различить молитву, хвалу и благодарение.
Эти сверхъестественные явления, конечно, должны были поражать умы и поддерживать воодушевление первых христиан. Но злоупотребление легко вкрадывалось сюда; самое пользование дарами Св.. Духа могло повлечь за собой нежелательные последствия, раз оно выходило из разумных границ. Коринфская церковь существовала всего четыре года, и уже Павлу пришлось вмешаться, чтобы подчинить известной дисциплине вдохновениее ее членов. Злоупотребления скоро обнаружились даже в совершении таинства евхаристии. Приходилось по возможности упрощать трапезу, которая была как бы ее первой частью; позднее трапезу отделили от литургии и наконец почти совершенно упразднили. Церковное поучение заступило место первоначальных проявлений «слова мудрости». Видения, пророчества, чудесные исцеления, разумеется, не могли исчезнуть совершенно, но так как они были не совместимы с правильным богослужением, то постепенно исчезли из него.
В посланиях апостолов мы не находим никаких подробностей относительно обрядов при присоединении к церкви, которые однако уже довольно рано приняли вполне определенную форму, с глубоким содержанием. Павел предоставлял выполнять этот обряд своим сотрудникам. Некоторыс обращенные, не довольствуясь собственным крещением, крестились еще за своих умерших друзей и родных.
Среди даров Св. Духа нужно отметить те, которые имеют отношение к внутренней организации общины. Апостол Павел говорит о тех членах церкви, которые работают на нее, руководят и поучают, и об обязанностях верных по отношению к ним; упоминает о даре управления, даре вспоможения; скоро появились служения епископов, диаконов, пресвитеров. Но вначале действительная или высшая власть остается еще в руках проповедников Евангелия, основателей церквей. Они имеют несравненно высшее значение, чем те новообращенные, к услугам которых они прибегают на местах в деле устройства общинной жизни во всех ее подробностях.
Собрания христиан обыкновенно происходили в частных домах, особенно в тех просторных помещениях верхних этажей, которые всегда было в обычае устраивать на Востоке. Люди этих стран умеют устраивать собрания даже в тесноте. Собрания происходили вечером и часто продолжались всю ночь. Наряду с еврейской субботой уже с ранних пор воскресение посвящалось богослужению. .
Нередко ставился вопрос, не были ли первые христианские общины в греческих областях организованы по образцу языческих религиозных обществ. Между ними есть некоторое сходство, напр., в порядки приема членов; подобно товариществам общих трапез, дионисовым братствам и иным религиозным корпорациям, христианские церкви допускали безразлично иностранцев, рабов, женщин; посвященю сопровождалось выполненюм известного обряда, скоро приобретшего внушительный характер; были установлены священные трапезы. Но эта аналогия довольно поверхностна. Даже не обращая внимания на разницу в содержании верований и нравственных предписаний, оставляя без вннмания разницу в самых формах поклонения божеству, которые у язычников всегда связаны с храмом, идолом и жертвой, мы видим коренное различие в обосновании и передаче духовной власти. Руководители языческих корпораций всегда пользуются своей властью лишь временно, обыкновенно в течение годового срока, между тем как христианские диаконы и пресвитеры остаются в этом звании пожизненно. Полномочия первых зависят от общины, которая их назначила, и по отношению к которой они являются лишь исполнителями; последние, напротив того, говорят, действуют, управляют во имя Бога и апостолов; они их помощники и представители.
Впрочем немного нужно исторического чутья, чтобы понять, что первые церкви, состоявшия из бывших членов синагоги, должны были руководиться ее примером, и что апостолы-проповедники Евангелия, жившие более или менее продолжительное время среди иерусалимских и антиохийских христиан, распространяли уже установившиеся обычаи и традиции. Не было никакой надобности перенимать у языческих учреждений форму организации, которая ужо была на-лицо. К тому же глубокое отвращение к язычеству препятствовало каким-либо заимствованиям подобного рода. "
В общем христианские общины организовались приблизительно так же, как еврейские синагоги. Как последние, он составляли религиозные общества, основанные на единстве веры п надежды, но веры и надежды, которые не признавали уже никакого различия расы и национальности. Как и синагоги, христианские общины старались оградить себя от всякого опасного соприкосновения с языческими учреждениями и обычаями: общественная жизнь, которую они создали для своих членов, отличалась напряженностью и в то же время кротостью, а управление, почти законченное во всех частях, имело общую кассу, суд и благотворительные учреждения. Даже в отправлении богослужения сходство было еще очень велико: в синагогеа, как и в церкви, совершали молитвы, читали Библию и толковали ее; церковь прибавила к этому только евхаристию и дары Св. Духа. В это первое время аналогия шла еще дальше. Подобно тому, как евреи всех стран смотрели на себя, как на братьев по Аврааму, Исааку и Иакову, так же и местные общины очень живо чувствовали свою братскую связь в Иисусе Христе. И евреи и христиане одинаково обращали свои взоры к Иерусалиму, который и в тот исторический момент, о котором идет речь, еще оставался сердцем христианства, как и иудейства. Но в то время как взоры сврсев обращались к храму, средоточие их воспоминаний и надежд, мысль христиан неслась к месту, где был водружен крест их Учителя, где живы еще были свидетели Его воскресения и откуда явились к ним апостолы, по слову которых повсюду стал нарождаться избранный народ Нового Завета.
Христианство нисходит с небес как сверхъестественный факт, который был давно предсказан, которого ждали и который несет в себе ответ на глубочайшие потребности человеческой природы. Его пришествие в мир греха сопровождается знамениями, чудесами и необычайными явлениями Духа ради обращения неверующих иудеев и язычников. Христианство навеки обосновалось среди нашего греховного рода, чтобы постепенно сделать его царством истины и правды - без войн и кровопролития, действуя тихо и спокойно, словно закваска. Скромное и смиренное, внешне непритязательное и непривлекательное, но неизменно сознающее свое божественное происхождение и свою вечную участь, не имеющее серебра и золота, но богатое сверхъестественными дарами и силами, обладающее крепкой верой, пламенной любовью и радостной надеждой, носящее в глиняных сосудах непреходящие небесные сокровища, христианство выходит на подмостки истории как единственно истинная, совершенная религия для всех народов мира.
В апостольском христианстве заложены живые семена всех последующих периодов, действующих лиц и тенденций истории. Оно устанавливает высочайший уровень учения и дисциплины; оно служит источником вдохновения для всякого подлинного прогресса; перед каждой эпохой оно ставит особую проблему и дает силы, чтобы эту проблему решить.
История Христианской Церкви
I. Апостольское христианство (1–100 г. по Р.Х.)
Издание 2–е
Предисловие к третьему, переработанному английскому изданию 1890 года
Неизменный спрос, которым пользуется "История христианской церкви", налагает на меня благодарную обязанность не позволять ей отстать от времени. Таким образом, я подверг этот и другие тома (особенно второй) еще одной переработке и максимально обновил список литературы, в чем читатель может удостовериться, бросив взгляд на страницы 2, 35, 45, 51–53, 193, 411, 484, 569, 570 и т.д. данного издания. Все изменения были внесены путем сокращения и сжатия текста, чтобы не увеличивать объем книги. В настоящее время второй том издается в пятый раз, и другие тома вскоре последуют за ним.
Эта переработка текста будет последней. Если при моей жизни потребуется внести еще какие–нибудь поправки, я добавлю их в виде отдельного приложения.
Я чувствую себя в большом долгу перед читающей публикой, и это дает мне силы улучшать свою книгу. Интерес к церковной истории в наших богословских учебных заведениях и среди нового поколения ученых неуклонно растет и обещает принести хорошие плоды на ниве нашей общей христианской веры.
Нью–Йорк, январь 1890 г.
Предисловие к переработанному изданию
Представляя на суд общественности новое издание своей "Церковной истории", я более чем когда–либо чувствую трудность и ответственность задачи, которая вполне достойна того, чтобы посвятить ей время и силы всей жизни, и которая уже сама по себе является великой наградой. Подлинный историк христианства еще не родился. Но как бы далек я ни был от собственного идеала, я сделал все, что в моих силах, и буду рад, если мои старания вдохновят других на создание лучшего и более долговечного труда.
Историю следует писать на основе первоисточников, созданных и друзьями, и врагами, в духе истины и любви, sine ira et studio, "без злобы к кому бы то ни было и с любовью ко всем", ясным, свежим, энергичным стилем, руководствуясь притчами–близнецами о горчичном зерне и закваске, как книгу жизни для наставления, исправления, воодушевления, как лучшее изложение и защиту христианской веры. Для великого и любезного Неандера, "отца церковной истории", - сначала бесхитростного израильтянина, уповавшего на Мессию, затем платониста, жаждавшего воплощения своего идеала праведности, и, наконец, христианина умом и сердцем - такая история стала делом жизни, но, прежде чем он успел добраться до Реформации, его труд оборвала болезнь, и он сказал своей преданной сестре: "Ханнхен, я устал; пойдем домой; спокойной ночи!" И с этими словами заснул спокойно, как ребенок, чтобы проснуться в стране, где все исторические проблемы уже разрешены.
Вернувшись к излюбленным изысканиям своей юности после долгого перерыва, вызванного сменой профессиональных обязанностей и литературными трудами, прежде чем продолжить историю до более близких к нам времен, я счел необходимым тщательно переработать первый том, чтобы привести его в соответствие с нынешним состоянием научных исследований. Мы живем в беспокойную, полную событий эпоху открытий, критики и переустройства. В течение тридцати лет, что минули с тех пор, как моя "История апостольской Церкви" вышла в свет отдельной книгой, в этой области шла непрестанная деятельность - и не только в Германии, этой великой лаборатории критических исследований, но и во всех других протестантских странах. Почти каждую пядь земли атаковали и отстаивали с такой эрудицией, проницательностью и с таким мастерством, какие прежде никогда не применялись для разрешения исторических проблем.
В процессе переработки первый том увеличился в объеме более чем в два раза и вылился в два тома. Первый охватывает апостольское, а второй - послеапостольское, или доникейское христианство. Первый том по объему превышает мою отдельную "Историю апостольской церкви" и, в отличие от нее, посвящен богословию и литературе, тогда как в Истории апостольской церкви речь идет о миссионерской деятельности и духовной жизни того периода. Я старательно избегал повторений и редко заглядывал в первое издание. По двум вопросам я изменил свое мнение - по поводу римского заключения Павла (факт которого я склонен признать ради пастырских посланий) и по поводу датировки Откровения (которое я теперь отношу - как и большинство современных критиков - к 68 или 69 г., а не к 95 г., как раньше).
Я хочу выразить глубокую признательность своему другу, д–ру Эзре Абботу - ученому, который обладает редкой эрудицией и дотошностью в мельчайших вопросах, - за его любезную и ценную помощь в виде вычитки гранок и внесения поправок.
Второй том, столь же тщательно переработанный и отчасти переписанный, лежит в издательстве; третий нуждается в нескольких изменениях. Работа над двумя новыми томами, один из которых посвящен истории средневекового христианства, а другой - Реформации (до Вестфальского договора и Вестминстерской ассамблеи 1648 г.), идет уже давно.
Пусть мой труд в теперешнем переработанном виде найдет столь же благожелательного и снисходительного читателя, как и его первое издание. В эту эпоху скептицизма я превыше всего стремлюсь закрепить непоколебимое историческое основание христианства и его победу над миром.
Филип Шафф
Богословская семинария Союза,
Нью–Йорк, октябрь 1882 г.
Христианство нисходит с небес как сверхъестественный факт, который был давно предсказан, которого ждали и который несет в себе ответ на глубочайшие потребности человеческой природы.
Его пришествиев мир греха сопровождается знамениями, чудесами и необычайными явлениями Духа ради обращения неверующих иудеев и язычников.
Христианство навеки обосновалось среди нашего греховного рода, чтобы постепенно сделать его царством истины и правды - без войн и кровопролития, действуя тихо и спокойно, словно закваска.
Скромное и смиренное, внешне непритязательное и непривлекательное, но неизменно сознающее свое божественное происхождение и свою вечную участь, не имеющее серебра и золота, но богатое сверхъестественными дарами и силами, обладающее крепкой верой, пламенной любовью и радостной надеждой, носящее в глиняных сосудах непреходящие небесные сокровища, христианство выходит на подмостки истории как единственно истинная, совершенная религия для всех народов мира.
В апостольском христианстве заложены живые семена всех последующих периодов, действующих лиц и тенденций истории. Оно устанавливает высочайший уровень учения и дисциплины; оно служит источником вдохновения для всякого подлинного прогресса; перед каждой эпохой оно ставит особую проблему и дает силы, чтобы эту проблему решить.
Филип Шафф. История Христианской Церкви. Том I. Апостольское христианство 1–100 г. по Р.Х.
Издательство "Библия для всех", изд-е 2, 2010 г.
Филипп Шафф - История Христианской Церкви - Том I - Апостольское христианство - Содержание
- ГЛАВА I ПОДГОТОВКА К ХРИСТИАНСТВУ В ИСТОРИИ ИУДЕЙСКОГО НАРОДА И ЯЗЫЧЕСКОГО МИРА
- ГЛАВА II ИИСУС ХРИСТОС
- ГЛАВА III ЭПОХА АПОСТОЛОВ
- ГЛАВА IV АПОСТОЛ ПЕТР И ОБРАЩЕНИЕ ЕВРЕЕВ
- ГЛАВА V АПОСТОЛ ПАВЕЛ И ОБРАЩЕНИЕ ЯЗЫЧНИКОВ
- ГЛАВА VI ВЕЛИКАЯ СКОРБЬ
- ГЛАВА VII АПОСТОЛ ИОАНН И ЗАВЕРШЕНИЕ АПОСТОЛЬСКОЙ ЭРЫ. ОБЪЕДИНЕНИЕ ЕВРЕЙСКОГО И ЯЗЫЧЕСКОГО ХРИСТИАНСТВА
- ГЛАВА VIII ХРИСТИАНСКАЯ ЖИЗНЬ В АПОСТОЛЬСКОЙ ЦЕРКВИ
- ГЛАВА IX ПОКЛОНЕНИЕ В АПОСТОЛЬСКУЮ ЭПОХУ
- ГЛАВА Х ОРГАНИЗАЦИЯ АПОСТОЛЬСКОЙ ЦЕРКВИ
- ГЛАВА XI БОГОСЛОВИЕ АПОСТОЛЬСКОЙ ЦЕРКВИ
- ГЛАВА XII НОВЫЙ ЗАВЕТ
Филипп Шафф - История Христианской Церкви - Том I - Апостольское христианство - Предисловие
Канонические книги Нового Завета. Двадцать семь книг Нового Завета лучше любого древнего классического сочинения подкреплены как цепочкой внешних свидетельств, тянущейся почти до самого завершения эпохи апостолов, так и внутренним свидетельством духовной глубины и благочестия, и поэтому стоят неизмеримо выше любых произведений II века. Несомненно, Дух Святой руководил церковью, когда она составляла и окончательно определяла христианский канон. Но это, конечно же, не упраздняет нужду в критических исследованиях текста, тем более что свидетельства в отношении семи антилегоменов Евсевия менее весомы.
Первоначально тюбингенская и лейденская школы признавали достоверными лишь пять книг Нового Завета, а именно: четыре послания Павла - Римлянам, 1 и 2 Коринфянам, а также Галатам - и Откровение Иоанна. Но прогресс в исследованиях приносит все более и более положительные плоды, и теперь среди либеральных критиков есть сторонники почти у всех посланий Павла. (Гильгенфельд и Липсиус признают семь: помимо уже названных, 1 Фессалоникийцам, Филиппийцам и Филимону; Ренан, кроме того, допускает, что Павел написал 2 Фессалоникийцам и Колоссянам, тем самым увеличивая число подлинных посланий до девяти). Основные события и учения апостольского христианства находят подтверждение даже в этих пяти документах, получивших признание крайне левого крыла современных критиков.
7 томов Шаффа приобретены на пожертвования Максима
Контраст между нравственной атмосферой апостольских церквей и реальным состоянием окружающей иудейской и языческой культуры столь же поразителен, как контраст между цветущим оазисом, где журчат источники и растут высокие пальмы, и бесплодной пустыней, где нет ничего, кроме камня и песка. Распяв Спасителя мира, иудейские власти совершили тягчайшее преступление и ускорили собственную погибель. Языческий же мир был соответственно представлен такими чудовищами, как Тиберий, Калигула, Нерон и Домициан, и являл собой картину полного разложения и упадка, которую описывал в мрачных красках не только апостол Павел, но и его современник - язычник, мудрейший моралист–стоик, учитель и жертва Нерона.
ПРИМЕЧАНИЯСтоящий на позициях рационализма автор книги «Сверхъестественная религия» сделал замечательное признание: «Учение Иисуса вознесло нравственность на высочайшие вершины, которых достигло или только способно достичь человечество. Влиянию Его духовной религии еще более способствуют беспримерная чистота и величие Его личности. Своей безупречной простотой и серьезностью Он затмил нравственное величие Сакья Муни и посрамил несколько запятнанные, хотя и в целом выдающиеся учения Сократа, Платона и всей плеяды греческих философов, тем самым продемонстрировав миру жизнь, которая - насколько мы можем судить - отличалась неизменным благородством и полностью отвечала Его собственным высоким принципам, так что "подражание Христу" стало едва ли не последним словом в проповеди Его религии и непременно останется одним из самых важных условий ее неизменности» (Supernatural Religion, II. 487).
Леки, очень способный и честный историк, столь же склонный к рационализму, в своей «Истории европейской морали» делает важное замечание: «Именно христианству было дано явить миру идеал, всегда, вопреки произошедшим за восемнадцать столетий переменам, вдохновлявший человеческие сердца на страстную любовь, доказавший свою способность влиять на все времена, народы, темпераменты и условия, бывший не только высочайшим примером добродетели, но и сильнейшим побуждением к добродетельной жизни, - и его влияние было так сильно, что простая летопись трех коротких лет исполненной деяниями жизни сделала для возрождения и смягчения человечества больше, чем все изыскания философов и все увещания моралистов. Он поистине был источником всего самого доброго и чистого в христианской жизни. Несмотря на грехи и ошибки, несмотря на интриги и козни духовенства, смертельно опасные гонения и фанатизм, Церковь сохранила в образе и примере своего Основателя вечный принцип возрождения» (History of European Morals, II. 9).
К этим высказываниям можно добавить свидетельство философа–атеиста Джона Стюарта Милля из его эссе «Теизм», написанного незадолго до смерти автора (1873) и опубликованного в 1874 г. в сборнике «Три эссе о религии»: «Самый важный аспект влияния, которое христианство оказало на человека, выдвинув в качестве идеала и образца для подражания Божественную Личность, доступен даже абсолютно неверующему человеку, и человечество уже никогда его не лишится. Ибо в качестве примера человеческого совершенства христианство представило верующим не Бога, а Христа. Не Бог евреев и не Бог природы, а воплощенный Бог, будучи идеализирован, столь прочно и благотворно укоренился в современном сознании. И чего бы еще ни лишила нас рациональная критика, у нас по–прежнему останется Христос - уникальный Человек, отличавшийся от Своих предшественников не больше, чем все Его последователи, даже те из них, кому посчастливилось учиться у Него лично. Не стоит и говорить, что Христос, изображенный в евангелиях, - это не исторический образ, и мы не знаем, как много замечательных мыслей Его ученики добавили в свое предание впоследствии. Предание последователей могло дополнить историю любым количеством чудесных событий - может быть, они выдумали все чудеса, которые Он якобы совершил. Но кто из Его учеников или их прозелитов мог бы сочинить слова, которые приписывают Иисусу, или выдумать жизнь и образ, раскрытые в евангелиях? Конечно, не галилейские рыбаки; и, конечно, не апостол Павел, поскольку это было совсем не в его характере; и уж тем более не раннехристианские писатели, поскольку все доброе, что было в них, они явно черпали из высшего источника и всегда открыто признавали это» (John Stuart Mill, «Theism», Three Essays on Religion, p. 253, амер. издание).
§ 45. Духовные дары
См. толкования на Рим. 12:3–9 и 1 Кор. 12 - 14.
Со дня Пятидесятницы апостольская церковь была наделена всеми дарами, необходимыми для нравственного возрождения мира. Эти дары были для нее как бы свадебным нарядом и одновременно доспехами, которые защищали ее от враждебности иудеев и язычников. Их называют харизмами, или дарами благодати - в отличие от природных талантов, хотя и не обязательно в противоположность последним. Духовные дары - это особые действия и проявления Святого Духа в верующих ради общественного блага. Таким образом, они имеют сверхъестественную природу, но при этом соответствуют естественным добродетелям человека и проявляются в согласии с его интеллектуальными и нравственными способностями, пробуждая людей к более высоким делам и освящая их для служения Христу. В основе всех духовных даров лежит вера, этот «дар даров».
Духовные дары можно разделить на три категории: во–первых, интеллектуальные дары знания, которые носят преимущественно теоретический характер и связаны, прежде всего, с учением и богословием; во–вторых, эмоциональные дары ощущения, которые проявляются главным образом в поклонении Богу и личном наставлении; в–третьих, практические дары воли, которые предназначены для созидания церкви, управления ею и поддержания в ней порядка. Но каждый из этих даров существует не сам по себе - все они гармонично дополняют друг друга, преследуя единую цель: созидание Тела Христова. В Новом Завете конкретно упоминаются десять даров благодати; первые четыре связаны преимущественно (но не исключительно) с богословием; следующие два - с поклонением; и последние четыре - с руководством и практическими вопросами.
Начиная с этого момента женщина - уже не рабыня мужчины и не орудие похоти, а гордость и счастье своего мужа, любящая мать, воспитывающая своих детей в добродетели и благочестии, украшение и сокровище семьи, верная сестра, ревностная помощница христианскому собранию во всяком деле благотворительности, сестра милосердия, отважная до самоотречения мученица, ангел–хранитель мира, пример чистоты, смирения, доброты, терпения, любви и верности до гроба. Прежде мир не видел таких женщин. Язычник Либаний, восторженный певец древнегреческой культуры, невольно прославил христианство, когда воскликнул, глядя на мать Иоанна Златоуста: «Что за женщины у христиан!».
§ 47. Христианство и семья
H. Gregoire: De l"influence du christianisme sur la condition des femmes. Paris, 1821.
F. Munter: Die Christin im heidnischen Hause vor den Zeiten Constantin"s des Grossen. Kopenhagen, 1828.
Julia Kavanagh: Women of Christianity, Exemplary for Acts of Piety and Charity. Lond., 1851; N. York, 1866.
Таким образом, возвращая женскому полу подлинную свободу и достоинство, христианство полностью изменяет и освящает семейную жизнь. Оно упраздняет многоженство и узаконивает моногамию как единственно правильную форму семейных отношений; оно осуждает внебрачное сожительство, а также любые проявления непристойности и нечистоты. Христианство представляет взаимные обязанности мужа и жены, родителей и детей в истинном свете и уподобляет супружеский союз мистическому союзу Христа с Его Невестой–Церковью, тем самым наделяя его святостью и небесным предназначением.
Отныне семья - хотя она по–прежнему глубоко уходит корнями в природную почву, в тайну плотской любви, - становится возвышенным понятием, колыбелью самых чистых и прекрасных добродетелей, маленькой церковью, в которой отец, словно пастырь, ежедневно водит своих домочадцев на пастбища Божьего Слова и, словно священник, приносит в жертву Господу их совместные прошения, ходатайства, благодарения и славословия.
Наряду с семейными людьми, в виде исключения, Евангелие привлекает на служение Царству Божьему и одиноких - свидетельством тому служит жизнь Павла, Варнавы и Иоанна, а также история миссионерской деятельности и аскетического благочестия. Восторженное отношение к безбрачию, которое так быстро распространилось по всей древней церкви, нужно воспринимать как однобокую, но естественную и в целом благотворную реакцию на разложение и упадок семейной жизни среди язычников.
§ 48. Христианство и рабство
H. Wallon (проф. современной истории в Париже): Histoire de l"esclavage dans l"antiquite, Par. 1879, в 3–х т., очень тщательно рассматривает историю рабства на Востоке, среди греков и римлян, вступительная статья посвящена современному негритянскому рабству в колониях.
Augustin Cochin (мэр и муниципальный советник Парижа): L"abolition de l"esclavage, Paris, 1862, в 2–х т. Эта работа посвящена не только отмене рабовладения в наши дни, она также включает в себя компетентное рассмотрение вопроса о взаимоотношениях христианства и рабства (II. 348–470).
Mohler (католик, ум. 1848): Bruchstucke aus der Geschichte der Aufhebung der Sklaverei, 1834. («Vermischte Schriften», vol. II, p. 54).
H. Wiskemann: Die Sklaverei. Leiden, 1866. Очень известный труд.
P. Allard: Les esclaves chretiens depuis les premiers temps de l"eglise jusqu"a la fin de la domination romaine en Occident. Paris, 1876, 480 c.
G. V. Lechler: Sklaverei und Christenthum. Leipz. 1877 - 1878.
Рн. Schaff: глава «Рабство и Библия» в книге Christ and Christianity (?. York and London, 1885, pp. 184–212).
См. толкования Послания Павла к Филимону, в особенности Брауна и Лайтфута (Colossians and Philemon, 1875).
Проблеме негритянского рабства, по счастью упраздненного в США после Гражданской войны 1861 - 1865 г., посвящены многочисленные работы американских авторов: Чаннинга, Паркера, Ходжа, Барнса, Уилсона, Чивера, Бледсоу и других.
Постепенным отмиранием рабства мы обязаны христианству.
Этот порок тяжким проклятием лежал на всех народах, а во времена Христа большая часть человечества была низведена до положения животных - даже в таких цивилизованных государствах, как Греция и Рим, рабов было больше, чем свободнорожденных и вольноотпущенников. Величайшие философы древности оправдывали рабство, считая его естественным и необходимым институтом. Аристотель говорил, что все варвары - рабы от природы, не годные ни к чему, кроме покорности. Согласно римским законам, рабы не могли голосовать, носить имена и титулы; им нельзя было вступать в брак, и они были ничем не защищены от прелюбодеяния; их можно было продать, купить или подарить, словно частную собственность; хозяева могли их пытать, чтобы добиться признания, и по своему усмотрению предать смерти. Говоря словами известного специалиста по гражданскому праву, рабы в Римской империи «были в гораздо худшем положении, чем любое домашнее животное». Катон–старший выгонял старых и больных рабов из своего дома. Адриан, один из самых человечных императоров, выколол глаз одному из своих рабов палочкой для письма. Римские матроны за малейшую оплошность кололи острыми железными иглами своих служанок, когда те, полуобнаженные, помогали им совершать туалет. Более всего подобное бесправие и жестокое обращение сказывались на характере рабов. По свидетельству древних авторов, они были подлы, трусливы, подобострастны, неискренни, жадны, невоздержанны, сластолюбивы, а также черствы и жестоки, когда обретали какую–нибудь власть над другими. В Римской империи говорили: «Сколько рабов, столько врагов». Отсюда и постоянный страх перед восстаниями рабов, которые не раз приводили республику на край гибели и служили оправданием для самых жестоких мер самозащиты.
Евреи, надо отдать им должное, придерживались более высоких нравственных норм, но и они относились к рабству терпимо, хотя и соблюдали разумные меры предосторожности против дурного обращения с рабами. Кроме того, в иудаизме существовало предписание о том, что в юбилейные годы, служившие прообразом восстановления теократии, все евреи должны отпускать рабов на свободу.
Евангелие выступает против этой системы непрерывного угнетения и нравственного упадка не столько какими–то конкретными предписаниями, сколько всем своим духом. Евангелие никоим образом не призывает к насилию и мятежам, которые в те времена ничего не могли бы изменить, но предлагает иное, радикальное решение, которое сперва ограничивает зло и отнимает у него жало, а затем приводит к полному его исчезновению. Прежде всего христианство стремится искупить человека, независимо от его положения в обществе, от самого худшего рабства - проклятия греха и дать ему истинную духовную свободу; христианство утверждает первоначальное единство всех людей в образе Божьем и проповедует общее искупление и духовное единство перед Богом во Христе; христианство настаивает на том, что любовь - это высшая обязанность и добродетель, которая сама по себе уничтожает социальные различия; христианство обращает утешение Евангелия прежде всего к бедным, гонимым и угнетенным людям. Павел отправил беглого раба, Онисима, которого обратил ко Христу и которому напомнил о его долге, обратно к хозяину; Филимону же апостол написал ясное увещание принять беглого раба и отныне обращаться с ним как с братом во Христе, как с сердцем самого Павла. Более радикальное решение проблемы в те времена и в рамках общепринятых законов и обычаев невозможно себе представить. Ни одно произведение античной литературы не сравнится с маленьким Посланием к Филимону в безукоризненной учтивости и тактичности, а также в заботливом сочувствии к бедному рабу.
Этот христианский дух любви, человечности, справедливости и свободы, которым проникнут весь Новый Завет, постепенно упразднил институт рабства почти во всех цивилизованных государствах, и голос его не смолкнет до тех пор, пока все цепи греха и страданий не будут разорваны, пока весь мир не признает личное и вечное достоинство человека, искупленного Христом, и пока мы не придем к полноте евангельской свободы и братству всех людей.
ПРИМЕЧАНИЕ О количестве и положении рабов в Греции и РимеКтесикл сообщает, что при наместнике Деметрии Фалерийском (309 г. до Р.Х.) в Аттике насчитывалось 400 тысяч рабов, 10 тысяч иностранцев и всего 21 тысяча свободных граждан. В Спарте эта диспропорция была еще больше.
Что касается Римской империи, то в правление Клавдия, по оценке Гиббона, рабы составляли не менее половины всего населения, то есть примерно 60 миллионов человек (I. 52, ?. ?., 1850). По данным Робертсона, рабов было вдвое больше, чем свободных граждан, а Блэр в своей работе, посвященной рабству в Риме (Edinb., 1833, р. 15), утверждает, что в период между завоеванием Греции (146 г. до Р.Х.) и правлением Александра Севера (222 - 235 г. по Р.Х.) на одного свободного приходилось по три раба. В городах и в сельской местности это соотношение, конечно же, сильно различалось. Большинство plebs urbana было бедно и не могло держать рабов, да и содержание раба в городе обходилось гораздо дороже, чем в деревне. Марквардт полагает, что соотношение рабов и свободных в Риме было один к трем. Фридландер (Sittengeschichte Roms, I. 55, 4 th ed.) считает, что достоверно оценить это соотношение невозможно, поскольку мы не знаем, сколько в Риме было зажиточных семей. Однако нам известно, что в 24 г. по P. X. Рим был охвачен страхом перед восстанием рабов (Тацит, «Анналы», IV. 27). Гиббон (I. 51) цитирует слова Афинея, который заявляет, что знаком с очень многими (?????????) римлянами, которые владели десятью или даже двадцатью тысячами рабов - не потому, что им это было нужно, а из желания произвести впечатление. Только в одном римском дворце, принадлежавшем городскому префекту Педанию Секунду, было четыре сотни рабов, и всех их казнили за то, что они не остановили убийц своего хозяина (Тацит, «Анналы», XIV. 42–43).
О положении рабов Тейлор так пишет в своей работе «Гражданское право» (Civil Law): «Рабов держали pro nullis, pro mortuis, pro quadrupedibus; более того, они были в гораздо худшем положении, чем любое домашнее животное. Они не имели ни прав, ни имени, ни титула, ни состояния; у них ничего нельзя было отнять; они не могли приобрести правовой титул путем покупки или наследования; у них не было наследников, а потому они не могли оставить завещания; они не имели никаких супружеских прав и не могли рассчитывать ни на какую защиту в случае прелюбодеяния; не могли они поддерживать и полноценные родственные связи - только их подобие; рабов можно было продавать, передавать другому или оставлять в залог, словно товар или движимое имущество, ведь они были товаром, и все относились к ним именно так; их можно было пытать, чтобы добиться признания, а господин мог наказывать их и предавать смерти по своему усмотрению; они были бесправны и во многих других отношениях, перечислить которые здесь у меня нет возможности» (цит. по Cooper, Justinian, p. 411). Гиббон (I. 48) полагает, что «с точки зрения великого закона самосохранения, применение самых суровых законов и самых жестоких мер к этим внутренним врагам, отчаянные восстания которых не раз приводили республику на край гибели, выглядело почти законным».
Отношение к рабам в каждом конкретном случае зависело от нрава хозяина. Как правило, оно было грубым и жестоким. Кровавые представления в амфитеатре притупляли остроту чувств даже у женщин. Ювенал рассказывает об одной римской госпоже, которая приказала в своем присутствии нещадно бить рабынь хлыстом, пока палачи не устанут. Овидий призывает женщин не царапать лица служанок, помогающих им одеваться, и не втыкать иголки в их обнаженные руки. До самого правления Адриана госпожа могла осудить раба на смерть через распятие, не объясняя причин (см. Friedlander, I. 466). Таким образом, философы Сенека, Плиний и Плутарх в I и II веке придерживались гораздо более умеренных взглядов, чем авторы предыдущих столетий, и одобряли человечное отношение к рабам. Императоры из династии Антонинов несколько улучшили положение невольников, когда лишили хозяев единоличного права казнить и миловать, которым те часто злоупотребляли, и отдали это право судьям. Но в то время христианские принципы и настроения уже свободно распространялись по всей Римской империи и незаметно влияли даже на образованных язычников. Христианство постоянно оказывает такое невольное влияние на окружающий мир, который в противном случае был бы гораздо хуже, чем он есть на самом деле.
§ 49. Христианство и общество
Христианство проникает во все сферы культурной и общественной жизни людей, насаждает в них семена добродетели и направляет на путь прогресса, ведущий к подлинной цивилизованности. Оно не отдает предпочтения никакой конкретной форме государственной власти и предусмотрительно воздерживается от неподобающего вмешательства в политические и светские дела. Оно одинаково хорошо уживается с монархией и с республикой и, как убедительно свидетельствует история первых трех веков, может процветать даже в атмосфере притеснений и гонений со стороны государства. Тем не менее христианство разъясняет истинную сущность и цель всякого правительства, а также обязанности правителей и подданных; оно способствует упразднению дурных законов и обычаев и созданию добрых; оно принципиально не одобряет ни деспотизма, ни анархии; при всякой форме правления оно выступает в защиту порядка, благопристойности, справедливости, человечности и мира; оно наполняет правителя сознанием ответственности перед высшим Царем и Судьей, а подданных - духом преданности, добродетели и благочестия.
Наконец, Евангелие преображает международные отношения, сокрушая стены предубеждений и ненависти, разделяющие страны и народы. За единым причастным столом, в братской любви и согласии оно соединяет даже евреев и язычников, некогда живших в отчуждении и непримиримой вражде. Поистине соборный, вселенский дух христианства преодолевает любые национальные различия. Подобно иерусалимскому собранию, у всей апостольской церкви «было одно сердце и одна душа». Время от времени церковь сталкивалась с проблемами, такими как временные разногласия между Петром и Павлом, между христианами–евреями и христианами из язычников, однако нам следует не смаковать эти проблемы, а восхищаться тем, что дух согласия и любви неизменно одерживал верх над влиянием ветхой природы и прежним образом жизни. Небогатые христиане–язычники из церквей Павла в Греции посылали пожертвования бедствующим христианам–евреям в Палестину и тем самым выражали свою благодарность за Евангелие и общение, которые палестинские церкви разделили с ними. Все христиане считали себя братьями, помнили о том, что их объединяют общие корни и общая судьба, и считали своей священной обязанностью «сохранять единство духа в союзе мира», Евреи, движимые своей духовной гордостью и odium generis humani, питали отвращение ко всем язычникам; греки презирали всех варваров, считая их людьми только наполовину; римляне, при всей их военной и политической мощи, могли объединить покоренные ими народы лишь в механическую конгломерацию, в гигантское тело, лишенное души; христианство же, действуя исключительно нравственными средствами, создало всемирную духовную империю и сообщество святых, которое до сего дня остается непоколебимым и будет шириться до тех пор, пока не охватит все страны на земле и не примирит всех с Богом.
§ 50. Духовное состояние собраний. Семь Асийских церквей
Мы не должны предполагать, что высокий образец святости, который установили своим учением и примером евангелисты и апостолы, всецело воплотился в их собраниях. Образ безукоризненно чистой и совершенной апостольской церкви не находит подтверждения в писаниях апостолов - разве что как идеал, который постоянно находится перед нашими глазами, чтобы придавать нам силы. Если уж сами вдохновленные свыше апостолы отказывались признавать свое совершенство, тем менее мы можем ожидать совершенства от их последователей, которые только что избавились от заблуждений и пороков еврейского и языческого общества и не могли мгновенно измениться вопреки обычным законам нравственного развития, если, конечно, не утверждать, что с каждым из них произошло чудо.
Мы видим, что каждое послание, по сути дела, отвечает на какую–то конкретную проблему или предупреждает о конкретной опасности. Ни одно послание Павла невозможно понять, если не помнить о несовершенстве его церквей. Апостол считал необходимым предостерегать христиан не только от изощренных грехов духа, но даже от обычных грехов плоти. Он с радостью и благодарностью хвалил их добродетели и столь же откровенно и бесстрашно осуждал их заблуждения и пороки.
То же самое можно сказать о церквях, которым адресованы соборные послания и Откровение Иоанна.
Семь обращений к церквям во второй и третьей главах Апокалипсиса (Отк. 2 - 3) дают нам поверхностное представление о светлых и темных сторонах церкви в последние годы апостольской эпохи - речь идет о церквях в Малой Азии, но по ним мы можем судить и о собраниях в других регионах. Все эти послания очень похожи друг на друга по своей структуре и написаны по определенному образцу, как убедительно продемонстрировал Бенгель. Они включают в себя: 1) заповедь Христа написать «ангелу» собрания; 2) какой–либо титул Иисуса, как правило, связанный с Его величественным обликом (Отк. 1:13–15) и служащий основой и залогом последующих обетовании и неприятностей; 3) обращение к ангелу или облеченному властью главе собрания, будь то епископ или коллегия пасторов и учителей. В любом случае, ангелы - это представители людей, вверенных их попечению, и слова, обращенные к ним, применимы и к их собраниям. Такое обращение, или собственно послание, всегда состоит из а) краткого описания современного нравственного состояния церкви, ее добродетелей и пороков, и похвалы или порицания, в зависимости от ситуации; б) призыва либо к покаянию, либо к верности и терпению, в зависимости от особенностей церкви, о которой идет речь; в) обетования побеждающему, за которым следует призыв: «Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам», - или то же самое в обратном порядке, как в первых трех посланиях. Это последнее разночтение разделяет семь церквей на две группы: в одну входят первые три, а во вторую - остальные четыре послания. Точно так же разделены семь печатей, семь труб и семь чаш. Повторяющееся увещание: «Имеющий ухо (слышать) да слышит…», - состоит из десяти слов. Числа имели определенный смысл в ветхозаветной системе символических чисел: число три было символом Божества, четыре - мира или человечества, неделимое число семь, сумма трех и четырех (равно как и число двенадцать, их произведение), - символом нерушимого завета между Богом и человеком, а десять, круглое число, - символом полноты и завершенности.
На основании приводимых посланий эти церкви и их представителей можно разделить на три категории соответственно их нравственному и религиозному состоянию:
1. Преимущественно праведные и чистые церкви в Смирне и Филадельфии. В посланиях к этим двум церквям мы, строго говоря, не находим призыва к покаянию - только увещание хранить верность, долготерпение и радоваться во время страданий.
Церковь в Смирне (очень древнем и до сих пор процветающем ионийском торговом городе, расположенном на красивейшем берегу Смирнского залива) страдала от бедности и гонений, а в будущем ее ждала еще большая скорбь, но Господь ободряет ее обещанием венца жизни. До II века эту церковь возглавлял ученик Иоанна Поликарп, принявший мученическую смерть за свою веру.
Город Филадельфия (построен царем Атталом Филадельфом и назван в его честь, ныне Алашехир), был расположен в богатой виноградниками, но подверженной частым землетрясениям провинции Лидия. Тамошняя церковь была бедна и малочисленна, но очень верна и духовно богата - за все скорби и гонения, которые она претерпела на земле, ее ждала щедрая награда на небесах.
2. Преимущественно порочные и находившиеся на грани погибели церкви в Сардисе и Лаодикии. Соответственно, в этих посланиях мы находим суровые упреки и горячие призывы к покаянию.
Церковь в Сардисе (до времен Крёза этот город был процветающей столицей Лидийской империи, но в наши дни превратился в жалкую пастушью деревушку) была христианской по названию и по внешнему облику, но ее вера и жизнь были лишены внутренней силы христианства. Таким образом, эта церковь стояла на краю духовной смерти. Из общей массы развращенных людей послание Господа (Отк. 3:4) выделяет несколько душ, которые сохранили себя неоскверненными, но при этом не отделились от собрания и не создали свою собственную секту.
Церковь в Лаодикии (некогда богатый торговый город во Фригии, неподалеку от Колосс и Иераполя, ныне на его месте находится опустевшее селение ЭскиГиссар) считала себя духовно богатой и безупречной, но в действительности была бедна, слепа и нага и пребывала в том самом опасном состоянии «теплого» безразличия, из которого вновь вернуться к решительности и усердию гораздо труднее, чем в первый раз обратиться от природного равнодушия к вере. Отсюда и грозное предостережение: «Извергну тебя из уст Моих» (теплая вода вызывает тошноту). Но даже лаодикийцев Господь не оставляет в отчаянии. Он с любовью стучится к ним в двери и обещает, что они примут участие в брачном пире Агнца, если только искренне покаются (Отк. 3:20).
3. Церкви в Ефесе, Пергаме и Фиатире, в которых праведность сочеталась с грехом. Этим церквям адресуются одновременно похвалы и упреки, обетования и угрозы.
Ефес, в то время - центр Асийской церкви, не увлекся заблуждениями гностиков, которые предсказывал Павел, и сохранил в чистоте вверенное ему учение; однако он утратил свою первую любовь, а потому Господь убеждает его покаяться. Таким образом, Ефес воплощает то состояние мертвой, окаменелой ортодоксии, в которое часто впадают разные церкви. Ревностное отношение к чистоте учения очень важно, но оно бесполезно, если нет живого благочестия и деятельной любви. Послание к ангелу ефесской церкви особенно подходит для позднейшей Греческой церкви в целом.
Церковь в городе Пергам в Мисии (самый северный из семи городов, в прошлом - резиденция царей из династии Атталов, известен своей большой библиотекой в 200 тысяч томов и производством пергамента, откуда и произошло название charta Pergamena; ныне деревня Бергамо, населенная турками, греками и армянами) проявила большую верность в трудных обстоятельствах, но терпела в своих рядах сторонников опасной гностической ереси. Господь призывает и эту церковь к покаянию за недостаток строгой дисциплины.
Церковь в Фиатире (процветающий ремесленный и торговый город в Лидии, на месте которого ныне стоит турецкий город Ак–Хиссар, или «Белый замок», где есть девять мечетей и одна греческая церковь) была известна своей самоотверженной, деятельной любовью и терпением, но и она была слишком терпима к заблуждениям, заражавшим христианство языческими принципами и обычаями.
Таким образом, последние две церкви, особенно Фиатирская, являются точными двойниками церкви в Ефесе и воплощают собой сочетание практической набожности с широтой теоретических взглядов. Поскольку учение всегда в той или иной степени влияет на практику, это состояние тоже опасно. Поистине здорова и благополучна лишь та церковь, в которой гармонично сочетаются и укрепляют друг друга чистота учения и чистота жизни, ортодоксальность богословия и практическое благочестие.
Во все века богословы не без основания считали эти семь малоазийских церквей миниатюрным изображением христианской церкви в целом. «Нет такого состояния - хорошего, плохого или среднего, - пример которого нельзя было бы найти в этих посланиях и для которого в них не было бы подходящего и целительного совета». Здесь, как и везде, Слово Божье и история апостольской церкви доказывают свою применимость к любым временам и обстоятельствам и неистощимость своих запасов наставлений, предостережений и ободрений для любых состояний и этапов религиозной жизни.
Примечания:
«Я человек, ничто человеческое мне не чуждо» (лат.). - Прим. изд.
То есть пришел и встал рядом, был добавлен в качестве дополнительной меры, Рим. 5:20.; ср. ????????? означает, что закон был «прибавлен сверху» к обетованию, которое Бог дал Аврааму, Гал. 3:19.
См. известное высказывание Сенеки: «Omnia sceleribus ас vitiis plena sunt; plus committitur, quam quod possit coercitione sanari. Certatur ingenti quodam nequiti? certamine: maior quotidie peccandi cupiditas, minor verecundia est. Expulso melioris ?quiorisque respectu, quocunque visum est, libido se impingit; пес furtiva jam scelera sunt, pr?ter oculos eunt. Adeoque in publicum missa nequitia est, et in omnium pectoribus evaluit, ut innocentia non rara, sed nulla sit. Numquid enim singuli aut pauci rupere legem; undique, velut signo dato, ad fas nefasque miscendum coorti sunt». Похожие высказывания можно найти у Фукидида, Аристофана, Саллюста, Горация, Ювенала, Персия, Тацита, Светония. Да, в христианских странах сохранились почти все языческие пороки - но это произошло вопреки христианской религии, тогда как безнравственность язычников была естественным следствием идолопоклонства и освящалась примером языческих богов и обожествлением наихудших римских императоров.
Гал. 2:10; 2 Кор. 9:12–15; Рим. 15:25–27.
Остаток этой главы отчасти заимствован из моей «Истории апостольской церкви» (Ph. Schaff, History of the Apostolic Church, §108, pp. 427 sqq.), где этот текст приводится в связи с жизнью и служением апостола Иоанна. См. также монографии Тренча и Пламптре о семи церквях и толкование Ланге на Отк. 2 - 3.
Прежде чем изложить содержание параграфа необходимо сказать о самом смысле слова «апостол». Это актуально и из-за того, что я постоянно буду использовать в работе этот культурный термин и из-за того специфического смысла, который вложила в это слово христианская традиция. Речь об идеологическом, культурном и, собственно, историческом наполнении слова.
Необходимо сразу оговориться о том, что первая, арамееязычная группа, собравшаяся вокруг Христа, не употребляла данное слово. Само слово «апостол» греческого происхождения и первоначально означало «вестника, посланника». Видимо, сначала так называли людей служивших для связи между первыми общинами Свенцицкая И. С. От общины к церкви. М., 1985. С. 128-129.. Впрочем, более вероятно, что смысл «вестник» стало означать посланника Иисуса некой группе людей, сколь она не была бы мала или обширна. Первые ученики ведь, в сущности, начинали с того, что сообщали людям о радостной вести о жизни, смерти, воскрешении и учении Богочеловека. И греческое слово «апостол» как нельзя лучше подходило для этой их роли.
Как можем мы сегодня достаточно точно сформулировать содержание данного специфического христианского термина? Прежде всего, нужно признать, что слово не идентично по-смыслу слову «ученик». Известно, что Христа окружали ученики, либо приближённые, некоторые из них не являлись апостолами, хотя бы потому, что являлись женщинами В связи с этим интересно вспомнить изречение 114 из Евангелия Фомы о Марии.. Были также люди, которые не видели Христа при его жизни или не входили первоначально в круг избранных и стали апостолами. Достаточно вспомнить апостола Павла и, выбранного взамен Иуды - Предателя, Матфия Евсевий. История… Кн. 2, гл. 1. С. 45.. Т.о. апостольство связано с особой ролью вестничества, с широкой, первоначальной проповедью христианской религии. Обратимся к современным энциклопедиям в рассмотрении этой темы. Всего мне известно четыре аспекта значения этого слова, почерпнутых из такого рода изданий. Я пользовался «Католической Энциклопедией» Католическая Энциклопедия. I т. М., 2002. и энциклопедическим изданием «Христианство» Христианство (энциклопедический словарь). М., 1993..
1) Посланник Бога, под это определение подпадают и Моисей, и иудейские пророки и сам Христос.
2) 12 первых учеников Христа, круг избранных - основа Церкви, плюс, признаваемый большинством христиан, Павел.
3) Проповедники среди язычников из первых христианских общин, собственно, сами «посланники» - апостолы в самом простом смысле греческого слова.
4) Первые, особо почитаемые проповедники Христианства в странах - т.н. апостолы стран. Например, Бонифаций - апостол Германии, Патрик - Ирландии и другие.
Необходимо сразу сказать, что я буду ограничиваться только вторым пониманием слова «апостольство, апостол». Т.о. речь идёт о понимании апостольства как особого служения ближайших учеников Христа после его ухода из мира. Служения сочетавшего проповедничество, организационную деятельность по устройству новых общин, особенный образ жизни, призванный служить образцом для других, и, в отдельных случаях, фиксацию евангельских событий.
При этом необходимо упомянуть о тех изменениях, которые произошли в христианской Церкви в IV веке н.э. В результате сближения римской императорской власти с христианской религией был создан своеобразный «пантеон» (насколько это слово к ним применимо) 13-ти апостолов. Каждый апостол был связан с некоторой стороной света, и эта идея всемирности Христианства получила, помимо всего, своё выражение в легенде о жребии, по которому апостолы определяли страну для проповеди. Этот сюжет присутствует и в Церковной Истории Евсевия Кесарийского Евсевий. История… Кн. 3, гл. 1. С. 78. и в апокрифе Деяний Фомы Мещерская. Деяния… С. 129.. Т.о. эти «посланники» стали пастырями, в перспективе, всего человечества. Иудейская идея единого Бога в её христианской интерпретации как бы наложилась на универсальные претензии и политические потенции Рима. То, что начали апостолы, должна была продолжить уже церковь сообща с Империей. Идея жребия была как раз проекцией этой универсальной идеи-задачи.
Конечно, сильный дух прозелитизма был свойственен уже проповеди самого Христа, достаточно вспомнить его установочное; «Для того ли приносится свеча, что бы поставить её под сосуд или под кровать? Не для того ли что бы поставить её на подсвечнике?» Ев. от Марка, 4, 21. или ещё более откровенное; «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать всё, что я повелел вам…» Ев. от Матфея, 28, 19-20.. Однако, первые ученики Иисуса, вероятно, имели в виду проповедь преимущественно среди евреев, традиции избранного народа, внутри которого появилось новое направление, были ещё очень сильны. Можно даже говорить о том, что исторические обстоятельства во многом подтолкнули Христианство к исходу из Палестины и более широкому распространению.
Гонения ортодоксальных иудеев и трагические события первого разгрома евреев римлянами оказали первостепенное влияние на историю Христианства. Эти события оторвали центр новой религии от сильной общины в Иерусалиме, которая была ближе всего к традициям иудаизма, и вывели множество христиан в рассеяние. Т.о. центры христианской жизни вышли из еврейского окружения и перенеслись в новые места на Средиземноморье, такие как Александрия, Антиохия, Эфес, Рим и другие. Вот что говорит об этом Евсевий Кесарийский; «После же Вознесения Спасителя нашего иудеи, осмелившиеся восстать на Него, стали всячески усердствовать в злоумышлениях против Его апостолов: сначала побили камнями Стефана, потом обезглавили Иакова, сына Зеведеева, брата Иоаннова, и, наконец, как мы уже рассказывали, умертвили Иакова, который первым по Вознесении Спасителя нашего был избран на епископское седалище в Иерусалиме. Так как тысячами способов покушались они на жизнь и остальных апостолов, то апостолы, изгоняемые из Иудейской земли, отправились с помощью Христовой на проповедь всем народам, ибо Он сказал им: «Идите, научите все народы во имя Моё». Более того, люди, принадлежавшие к Иерусалимской Церкви, повинуясь откровению, данному перед войной почтенным тамошним мужам, покинули Иерусалим и поселились в Перее, в городе Пеле; уверовавшие во Христа выселились из Иерусалима; вообще все святые оставили столицу Иудеи и всю Иудейскую землю. Божий суд постиг, наконец, иудеев, ибо велико было их беззаконие пред Христом и Его апостолами; стёрт был с лица земли род этих нечестивцев» Евсевий. История… Кн. 3, гл. 5. С. 82..
Однако, вернёмся к теме апостольства в истории христианской религии. Этот феномен является, на мой взгляд, уникальным и свойственен именно христианской культуре. В чём заключается такая исключительность апостольства в мировой истории? Думается, в том особом значении, которое придали апостолам и их проповеди сами христиане. Ведь апостолы были не только учениками и последователями основателя Христианства - Иисуса. Они были свидетелями уникального события, память о котором веками передаётся в русле этой мировой религии - воскрешения Христа, его короткой жизни в изменившемся теле и вознесении на небо. Они были также свидетелями чудес, озарений и самого образа жизни Христа, который навсегда стал для них примером. Именно о свидетельстве, как стороне апостольского служения, говорит Симон Пётр во Втором Соборном послании; «Ибо мы возвестили вам силу и пришествие Господа нашего Иисуса Христа, не хитросплетённым басням следуя, но бывши очевидцами Его величия. Ибо Он принял от Бога Отца честь и славу, когда от великолепной славы принёсся к Нему такой глас: «Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Моё благоволение». И этот глас, принесшийся с небес, мы слышали, будучи с Ним на святой горе. И мы имеем вернейшее пророческое слово; и вы хорошо делаете, сто обращаетесь к нему, как к светильнику, сияющему в тёмном месте, доколе не начнёт рассветать день, и не взойдёт утренняя звезда в сердцах ваших, зная, прежде всего то, что никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собою» II-ое Соб. Посл. Петра. 1, 16-20..
Конечно, само апостольское служение имеет несколько аспектов и так или иначе сами апостолы что-то считали более важным и в этом могли расходиться во мнениях. Собственно, акцент на свидетельстве о Христе и особо важных событиях его миссии среди человечества - особенность понимания именно Петра.
В самих канонических евангелиях не так много того, что относиться к роли апостолов, даже к тому, что конкретно подразумевал Учитель, собирая и выбирая своих учеников. Самое первое из евангельской традиции событие, относящееся к этому вопросу - известное призвание Христом первых апостолов на берегу Галилейского озера (Генисарета). Оно встречается во всех трёх синоптических евангелиях и в общих чертах очень схоже описано, если не считать эпизода с удивительным уловом рыбы в Евангелии Луки Ев. от Матфея, 4, 18-22. Ев. от Марка, 1, 16-20. Ев. от Луки, 5, 1-11.. Слова Христа о ловле человеков, столь характерные для образной и яркой манеры говорить присущей Христу, повторяются во всех трёх текстах и указывают на один аспект апостольского служения. А именно, речь, на мой взгляд, о спасении, об одном из самых важных вопросов, вообще, всего христианского учения.
Анализ Четвероевангелия показывает, что Иисус говорил об апостольстве достаточно образно и постепенно сформировал круг избранных. Судя по всему, эти избранные ученики стали ядром той общины, что сопутствовала их учителю. Помимо учения о 12-ти учениках - апостолах сохранились также свидетельства о 70-ти учениках Христа. Одно из таких упоминаний дошло до нас в Церковной Истории Евсевия. Вот этот крайне интересный фрагмент его труда; «Имена апостолов Спасителя известны из Евангелий каждому; списка же семидесяти учеников никакого нигде нет… Говорят, одним из них был и Фаддей; его историю, до нас дошедшую, я вскоре сообщу. Поразмыслив, ты увидишь, что у Христа было больше семидесяти учеников. Павел свидетельствует, что по Воскресении Христос явился сперва Кифе, затем двенадцати, а после них сразу более пятистам братьям, из которых иные, по его словам, умерли, но большинство в то время, когда он составлял своё Послание, были живы» Евсевий. История… Кн. 1, гл. 12. С. 40-41..
Т.о. 12 или 13 (вместе с Павлом) апостолов это некое символическое ограничение количества учеников, легендарное упрощение, последовавшее уже в ходе строительства христианской Церкви. Однако, мы можем выстроить линию событий, особо важных в духовном плане фактов, через которые прошли все апостолы, кроме Павла. Они следующие;
1) Призвание к апостольству, наиболее подробное описание, которого относиться к первым по времени апостолам - Андрею и Петру.
2) Ряд индивидуальных обращений Христа с глубоким духовным смыслом к отдельным ученикам, о которых повествует церковная традиция. Например, к Симону Кифе (достаточно известный эпизод, в котором Христос говорит о Симоне как о «камне» будущей церкви и этим даёт ему новое имя Ев. от Матфея, 16, 15-19.). Любопытно то, что одно изречение (№ 14) из апокрифического Евангелия Фомы напрямую перекликается с этим эпизодом. В нём Иисус также спрашивает учеников о том, с кем они могут его сравнить. И если в каноническом Евангелии от Матфея Пётр удостаивается похвалы и индивидуального обращения Христа, то в апокрифическом - Фома, не смогший высказать при других, кем он считает учителя (в соответствии с иудейским запретом вслух произносить истинное имя Бога) получает особое откровение Иисуса Апокрифы… Ев. от Фомы, 14. С. 251..
3) Сама жизнь апостолов рядом с их учителем, в ходе которой они получали наставления и, если верить традиции, были свидетелями чудесных излечений и прочих феноменальных событий. Интересен в связи с этой жизнью первой общины эпизод, в котором Иисус говорит о ней как о своей истинной семье Ев. от Марка, 3, 31-35..
4) Тайная Вечеря, имевшая особый мистический и даже культовый смысл, и как бы навсегда запечатлевшая в истории Христианства круг 12 апостолов вместе с Иудой - Предателем.
5) Пребывание воскресшего Христа со своими учениками, его последние наставления, беседы с ними, которые должны были производить особое впечатление хотя бы уже из-за самого факта воскрешения их наставника.
6) Снисхождение Святого Духа, в образе огня, на апостолов и других учеников, последовавшее уже после окончательного ухода Христа из мира, и якобы давшее им способности к проповеди на всех языках Деяния, 2, 1-21.. В Евангелии от Луки есть интересное обещание этого мистического факта, данное апостолам Христом; «И я пошлю обетование Отца Моего на вас; вы же оставайтесь в городе Иерусалиме, доколе не облечётесь силою свыше» Ев. от Луки, 24, 49. .
Таким образом, можно сказать, что апостольство является уникальным духовно-идеологическим феноменом Христианства и основывается на той особой роли, которую передал им их учитель. Апостолы были не только учениками Христа, они являлись его приемниками в меру своих сил, свидетелями и продолжателями его миссии.
Особое место среди древних апостолов занимает Павел, человек, ставший ярчайшим в истории христианином после своего мистического озарения Деяния, 9, 1-9.. Он, ни разу в живую не видевший Христа, стал крупнейшим организатором христианских общин. Соединяя пламенную веру иудея и почти римскую политическую хватку «тринадцатый апостол» сыграл уникальную роль в истории данной религии, сплотив конгломерат разобщённых по сути общин. Однако, апостол Павел требует отдельного рассмотрения, что выходит за рамки данной работы.
